Назаретян А.П. Антропогенные кризисы: гипотеза техно-гуманитарного баланса

ВЕСТНИК РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК, 2004, том 74, № 4, с. 319-330

Человечество не впервые переживает драматические «техногенные» кризисы. Они происходили задолго до того, как люди изобрели атомные станции или паровые машины, причем в ряде случаев служили предпосылкой качественных скачков в социальном развитии. Исследование текущих ситуаций и исторических прецедентов помогает выявить некоторые экологические и психологические механизмы обострения антропогенных кризисов, а также факторы и последствия их конструктивного преодоления.

АНТРОПОГЕННЫЕ КРИЗИСЫ: ГИПОТЕЗА ТЕХНО-ГУМАНИТАРНОГО БАЛАНСА

А. П. Назаретян

Слово «кризис» стало сегодня настолько модным, что оно сопровождает едва ли не любое указание на реальную или надуманную проблему во всякой сфере деятельности. Поэтому прежде всего обозначим предмет обсуждения.

По мнению некоторых культурологов, отношения между обществом и природой, будучи изначально кризисными, остаются таковыми по определению. Это, в общем, справедливо постольку, поскольку устойчивое неравновесие представляет собой состояние системы, которое требует непрерывного противодействия уравновешивающему давлению среды. Но рано или поздно в существовании неравновесной системы наступает фаза опасного снижения устойчивости, когда, в силу изменившихся внешних или внутренних условий, наработанные ранее шаблоны жизнедеятельности способны привести к ее разрушению. Такую фазу мы и выделяем при помощи термина кризис. Разрешением кризиса становятся либо разрушение системы (катастрофическая фаза), либо смена среды обитания, либо выработка качественно новых шаблонов (механизмов) жизнедеятельности.

Анализ ключевых эпизодов социальной и биосферной истории позволил выделить три типа кризисов по соотношению внешних и внутренних причин. Экзогенные кризисы происходят из-за

НАЗАРЕТЯН Акоп Погосович — доктор философских наук, кандидат психологических наук, профессор Московского государственного лингвистического университета.

Эргономичность системы «человек-машина-среда»

... модель - это организованное в соответствии с определённой системой правил отображение состояния предмета труда, технической системы, внешней среды и способов воздействия на них. 2. Структурная схема ... системы «человек-машина» 13 3. Оптимизация рабочих движений Создание ...

относительно случайных (не зависящих от системы) событий в среде: колебаний солнечной, геологической активности, местных или глобальных изменений климата, космических катаклизмов, появления воинственных кочевников и т.д. Эндогенные кризисы обусловлены сменой периодов генетической программы или исчерпанием программы в целом. Наконец, смешанные кризисы эндо-экзогенного происхождения вызваны изменениями среды, спровоцированными собственной активностью системы.

В эволюции природы и общества наиболее существенную роль играют кризисы последнего типа. К их числу относятся антропогенные (как правило, техногенные) кризисы, вызванные жизнедеятельностью общества. В них могут преобладать экологические или геополитические аспекты, но обычно они приобретают комплексный характер. Периодические обострения антропогенных кризисов сопровождали всю историю и предысторию человечества. Чаще всего их масштаб ограничивался географическим локусом, регионом, реже охватывал целые континенты.

Наблюдались ли в истории глобальные антропогенные кризисы?

Если под глобальностью понимать одновременный охват всего земного шара и при этом одновременность трактовать по мерке современных скоростей распространения информации, то ответ на этот вопрос должен быть отрицательным. Во-первых, ареал расселения гоминид долго оставался ограниченным: только в верхнем палеолите люди впервые проникли на территории Америки, Австралии, Океании и на ряд других территорий. Во-вторых, из-за сравнительно слабой связи между регионами события развивались со значительной хронологической отсрочкой. Например, Америка пережила верхнепалеолитический кризис несколькими тысячелетиями позже, чем Евразия и Северная Африка, а Австралия

319

320

НАЗАРЕТЯН

так и не успела его пережить до появления европейцев. Однако, сделав поправки на исторические эпохи, мы убеждаемся, что некоторые антропогенные кризисы прошлого, несомненно, приобретали глобальный масштаб — прежде всего по их эволюционному значению и характеру общеисторических последствий.

ЭТОЛОГИЧЕСКИЕ БАЛАНСЫ В ПРИРОДЕ И В ОБЩЕСТВЕ

Изучая поведение животных, зоопсихологи обнаружили примечательный феномен этологи-ческого баланса. Чем более мощным оружием наделила природа тот или иной вид, тем прочнее у его представителей инстинктивный запрет на убийство себе подобных. Выдающийся ученый, лауреат Нобелевской премии К. Лоренц вывел отсюда остроумное заключение: «Можно лишь пожалеть о том, что человек… не имеет «натуры хищника»» [1]. Если бы люди произошли не от таких биологически безобидных существ, как австралопитеки, а, к примеру, от львов, то войны занимали бы меньше места в социальной истории.

Проявление кризиса у человека

... индивидуума, так и для окружающих его людей. Согласно психоаналитическому типу объяснения проблемы, у девушки сейчас происходит кризис идентичности, то есть поиск ответа на ... ролей во внутренне непротиворечивый комплекс. Выделяются две стадии подросткового кризиса – негативная и позитивная. Проявления кризиса могут быть различными. Подавляющее большинство проблем подросткового периода решается ...

Своеобразным ответом стала серия сравнительно-антропологических исследований внутривидовой агрессии [2]. Выяснилось, что в расчете на единицу популяции львы (а также гиены и прочие сильные хищники) убивают друг друга чаще, чем современные люди. Для многих эти результаты оказались сенсацией, поскольку они контрастируют с рядом хорошо известных обстоятельств. Во-первых, лев действительно обладает гораздо более мощным инстинктивным тормозом на убийство особей своего вида, чем человек; к тому же палеопсихологи зафиксировали, а нейрофизиологи объяснили механизм подавления большинства природных инстинктов уже на ранней стадии антропогенеза [3,4]. Во-вторых, плотность проживания животных в природе несравнима с плотностью проживания людей в обществе, а концентрация и у людей, и у животных обычно повышает агрессивность. Наконец, в-третьих, несопоставимы «инструментальные» возможности: острым зубам одного льва противостоит прочная шкура другого, тогда как для убийства человека человеком достаточно удара камнем, а в распоряжении людей — гораздо более разрушительное оружие.

Удивительные результаты демонстрируют и сравнительно-исторические исследования. Например, австралийские этнографы сопоставили войны между аборигенами со Второй мировой войной. Как выяснилось, во всех странах-участницах, кроме СССР, соотношение между количеством человеческих потерь и численностью населения не превысило обычные показатели для первобытных племен [5].

По нашим подсчетам, во всех международных и гражданских войнах XX в. погибло от 100 до 120 млн. человек. Это чудовищное число, включающее и косвенные жертвы войн, составляет около 1% живших на планете людей (не менее 10.5 млрд. в трех поколениях).

Приблизительно такое же соотношение имело место в XIX в. (30-35 млн. жертв на 3 млрд. населения) и, по-видимому, в XVIII в., но в XII-XVII вв. процент жертв был выше.

В настоящее время проводятся подробные расчеты относительного показателя военных жертв по различным векам, эпохам и регионам. Трудности исследования связаны с противоречивостью данных и с отсутствием согласованных методик расчета [6]. Но и самые осторожные оценки обнаруживают парадоксальное обстоятельство. С прогрессирующим ростом убойной силы оружия и концентрацией населения процент военных жертв на протяжении тысячелетий не возрастал. Судя по всему, он даже медленно и неустойчиво сокращался, колеблясь между 4 и 1% за столетие.

Более выражена данная тенденция при сравнении жертв бытового насилия. Ретроспективно рассчитывать их еще труднее, чем количество погибших в войнах, но поскольку нас интересует только порядок величин, ограничимся косвенными свидетельствами.

В XX в. войны унесли не меньше жизней, чем бытовые преступления, и чем «мирные» политические репрессии (в. общей сложности от всех форм социального насилия погибли, вероятно, около 3% жителей Земли)1. Но в прошлом удельный вес бытовых жертв по сравнению с военными был иным. Особенно отчетливо это видно при сопоставлении далеких друг от друга культурно-исторических эпох. Так, авторитетный американский этнограф Дж. Даймонд, обобщив свои многолетние наблюдения и критически осмыслив данные коллег, резюмировал: «В обществах с племенным укладом… большинство людей умирают не своей смертью, а в результате преднамеренных убийств» [8, р. 277]. При этом следует иметь в виду и повсеместно распространенный инфантицид, и стремление убивать незнакомцев, и недостаточную отрегулированность внутренних конфликтов. В качестве иллюстрации автор приводит выдержки из бесед, которые проводила его сотрудница с туземками Новой Гвинеи. В ответ на просьбу рассказать о своем муже ни одна (!)

Психокоррекция стрессовых состояний жертв природных и социальных катастроф 2

... работа по оказанию помощи жертвам природных и социальных катастроф выполняет две функции: практическую функцию, которая заключается в непосредственном оказании скорой психокоррекционной помощи людям, оказавшимся в экстренной ситуации; ...

1 Р. Руммель утверждает, что «с 1900 года вне войн и других вооруженных конфликтов правительствами было убито… 119400000 человек, из коих 95200000 — марксистскими правительствами» [7, р. XI]. В такой формулировке приведенные числа представляются завышенными и даже политически тенденциозными. Часто «превентивные» массовые репрессии осуществлялись во время войн, но в глубоком тылу. Они включены в наш расчет военных жертв.

ВЕСТНИК РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК     том 74     № 4     2004

АНТРОПОГЕННЫЕ КРИЗИСЫ: ГИПОТЕЗА ТЕХНО-ГУМАНИТАРНОГО БАЛАНСА        321

из взрослых женщин не назвала единственного мужчину. Каждая повествовала, кто и как убил ее первого мужа, потом второго, третьего…

Парадоксальное сочетание исторически возраставшего потенциала взаимного истребления со снижением реального процента насильственной смертности уже само по себе заставляет предположить наличие какого-то культурно-психологического фактора, компенсирующего рост инструментальных возможностей. Динамику влияния этого фактора удобнее показать не на глобальных, а на региональных расчетах, к чему я далее вернусь. Здесь же уместно отметить, что все эти расчеты проводятся для верификации следствий гипотезы, построенной на иных эмпирических основаниях.

Обобщение разнообразного материала культурной антропологии, истории и исторической психологии, касающегося антропогенных кризисов, приводит к выводу, что на всех стадиях социальной жизнедеятельности соблюдается закономерная зависимость между тремя переменными -технологическим потенциалом, качеством выработанных культурой средств саморегуляции и устойчивостью социума. В самом общем виде зависимость, обозначенная как закон техно-гуманитарного баланса, сформулирована следующим образом: чем выше мощь производственных и боевых технологий, тем более совершенные механизмы сдерживания агрессии необходимы для сохранения общества.

Тема1. Понятие этики. Этика в системе гуманитарного знания. Значение этики

... на человеческих судьбах, грозят физическими или психологическими разрушениями. Правда совсем другое дело гуманитарные и социальные дисциплины, а также психология. Они пронизаны вопросами нравственности снизу ... «нравственные нормы» обозначают приблизительно одно и то же). Однако в процессе развития культуры прослеживается традиция выделять «этику» как область знания, а «мораль» («нравственность») как ...

Обстоятельства существования ранних гоминид сложились так, что только развитие инструментального интеллекта давало им шанс на выживание. Но начав производить орудия, они необратимо нарушили этологический баланс. Эффективность искусственных средств нападения быстро превзошла эффективность как телесных средств защиты, так и инстинктивных механизмов торможения. Чрезвычайно развившийся психический аппарат, освобождаясь от природных ограничений, таил в себе новую опасность, но вместе с тем и резервы для совершенствования антиэнтропийных механизмов. Гоминидам удалось выжить, выработав искусственные (надынстинктивные) инструменты коллективной регуляции. Последствием самого первого в человеческой предыстории «экзистенциального кризиса» стало образование исходных форм протокультуры и протоморали, что подтверждается интерпретацией археологических данных.

Противоестественная легкость взаимных убийств образовала стержневую проблему человеческой истории и предыстории. Эта проблема определяла формы социальной самоорганизации, духовной культуры и психологии на протяжении полутора миллионов лет. Существование гоминид (в том числе неоантропов), лишенное природ-

ных гарантий, в значительной мере обеспечивалось адекватностью культурных регуляторов технологическому потенциалу. Закон техно-гуманитарного баланса контролировал процессы исторического отбора, выбраковывая социальные организмы, не сумевшие своевременно адаптироваться к собственной силе. Эта гипотеза помогает причинно объяснить не только факты внезапного надлома и распада процветающих обществ, но и столь же загадочные подчас факты прорыва человечества в новые культурно-исторические эпохи.

Хотя закон сформулирован на основании разнородных эмпирических данных, он рассматривается пока как гипотетический. Верификация нетривиальных следствий гипотезы не ограничена сравнительным расчетом военных жертв. Еще одно следствие гипотезы состоит в том, что плотность населения, которую способна выдержать данная культура, пропорциональна количеству антропогенных кризисов, успешно преодоленных ею в прошлом2.

Для построения исходных, сугубо ориентировочных моделей мы различаем внутреннюю и внешнюю устойчивость. Первая (Internal Sustainability, Si) выражает способность социальной системы избегать эндогенных катастроф и исчисляется процентом их жертв от количества населения. Вторая (External Sustainability, Se) — способность противостоять колебаниям природной и геополитической среды; исчисляется, соответственно, процентом жертв внешних катаклизмов.

Если качество регуляторных механизмов культуры обозначить символом R, а технологический потенциал символом Т, то гипотезу техно-гуманитарного баланса можно представить простым отношением:

Презентация на тему: Кризис методологических основ психологии

... психологии и вывод о необходимости создания единой психологии, т.е. методологии. Это кризис декарто-локковскойинтроспективной психологии сознания, центрального понятия «сознания», связанный с отрывом ... ряд научных школ, но нет единой психологии как самостоятельной области исследования. Суть кризиса – противоречие между старымиметодологическими основами (натуралистическая философия ХVIII века в лице ...

Само собой разумеется, что Т > О, поскольку при нулевой технологии мы имеем дело уже не с социумом, а со «стадом», где действуют иные -биологические и зоопсихологические законы. При низком уровне технологий предотвращение

2 Проверка подтвердила справедливость предположения, однако обнаружились привходящие факторы генетического порядка. При исторических переходах к более плотным сообществам происходил отбор на сопротивляемость инфекциям: выживали и давали потомство индивиды, обладавшие достаточным врожденным иммунитетом. Плотность населения и сложность политической организации оказались косвенно связаны не только с культурно-психологической сопротивляемостью импульсам социальной агрессии, но и с биологической сопротивляемостью агрессии болезнетворных организмов. Зависимость социальной сложности от генетических особенностей населения — неожиданный, но достоверный результат [9].

3   ВЕСТНИК РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК     том 74     № 4     2004

322

НАЗАРЕТЯН

антропогенных кризисов обеспечивается примитивными средствами регуляции, что характерно для первобытных племен. Очень устойчивым, вплоть до застойности, может оказаться общество, у которого качество регуляторных механизмов значительно превосходит технологическую мощь. Хрестоматийный пример такого общества -конфуцианский Китай. Наконец, рост величины в знаменателе повышает вероятность антропогенных кризисов, если не компенсируется ростом показателя в числителе.

Чтобы уравнение (1) приобрело характер математической формулы, необходимо уточнить структуры каждого из компонентов, методики и единицы для измерения и сопоставления величин. Так, величина R складывается, по меньшей мере, из трех компонентов: организационной сложности общества, информационной сложности культуры (методики расчета этих показателей разрабатывают американские антропологи [10]) и когнитивной сложности среднего носителя данной культуры (этот параметр изучается средствами экспериментальной психосемантики [11]).

Последняя составляющая наиболее динамична, и, как мы увидим далее, именно ситуативное снижение когнитивной сложности под влиянием эмоций способно служить решающим фактором кри-зисогенного поведения.

Добавим, что внешняя устойчивость, в отличие от внутренней, является положительной функцией технологического потенциала:

Se = g(T…).        (2)

История психологии 13

... пифагорейцев и Платона, отчуждены от материального мира, от реальной истории культуры и общества и представлены в виде особых духовных ... III в. до н.э.) разница между психикой человека и животных рассматривалась как чисто количественная, а не качественная. От философии ... в Греции существовала ча­стная собственность на землю, защищаемая законом (на Востоке земля, кото­рую можно было арендовать, в ...

Таким образом, растущий технологический потенциал делает социальную систему менее зависимой от состояний и колебаний внешней среды, но вместе с тем более чувствительной к состояниям массового и индивидуального сознания. Отсюда также следует, что удельный вес антропогенных кризисов по сравнению с кризисами внешнего происхождения (спонтанные изменения климата, геологические и космические катаклизмы, для отдельного социума — неспровоцированное появление новых врагов и т.д.) в ходе исторического развития не мог не возрастать.

ДИСПРОПОРЦИИ В РАЗВИТИИ

СОЦИАЛЬНОГО ИНТЕЛЛЕКТА

И АНТРОПОГЕННЫЕ КРИЗИСЫ

В период вьетнамо-американской войны к первобытному охотничьему племени горных кхмеров попали американские карабины. Освоив новое оружие, туземцы за несколько лет истребили фауну, перестреляли друг друга, а оставшиеся в живых спустились с гор и деградировали [12].

Этнографическая литература полна примерами подобного рода, в некотором отношении представляющими собой артефакты. Процессы форсиро-

ванны, сжаты во времени, а причины и следствия очевидны, поскольку социум перескакивает сразу через несколько исторических фаз, оставляя глубокий разрыв между «технологией» и «психологией». В аутентичной истории таких резких перескоков через фазы обычно не происходит, и диспропорции между уровнями инструментального и гуманитарного интеллекта («силой» и «мудростью») не столь выражены. Поэтому связи причин со следствиями сложны, запутаны и растянуты на века, а в ранней истории — и на тысячелетия. Каузальная схема аналогична, но выявить ее можно только при внимательном анализе, обеспеченном адекватной рабочей моделью.

Объяснение модели удобно начать с известного эксперимента в чашке Петри. Несколько бактерий, помещенных в замкнутый сосуд с питательным бульоном, безудержно размножаются, а затем популяция задыхается в собственных экскрементах. Это наглядный образ поведения живого вещества: пока «инструментальные» возможности экстенсивного роста превосходят сопротивление среды, популяция захватывает доступное жизненное пространство, подавляя в меру сил всякое противодействие или конкуренцию [17].

В естественных условиях обостряющиеся экологические кризисы разрешаются при помощи отработанных за миллиарды лет механизмов динамического уравновешивания. Это в конечном счете повышает внутреннее разнообразие биоценоза, совокупная устойчивость которого сочетается с весьма изменчивыми условиями жизни каждой популяции (колебательные контуры в системе «хищник-жертва» и т.д.).

Культура в ее материальной и регулятивной ипостасях изначально ориентирована на освобождение от спонтанных колебаний среды. Человеческие сообщества, в отличие от животных, не ведут себя так прямолинейно, как колония бактерий в чашке Петри, до тех пор, пока роль сопротивляющейся среды выполняют культурные регуляторы.3 Но нарушение баланса между возросшими технологическими возможностями и прежними механизмами регуляции способно в корне изменить обстановку. По формуле (1), оно снижает внутреннюю устойчивость общества, но надвигающаяся угроза замечается не сразу. Наоборот, превосходство инструментального интеллекта над гуманитарным влечет за собой всплеск экологической и (или) геополитической агрессии. Недостаточность культурных сдержек делает по-

Психологические проблемы одомашнивания животных

... исследований мы постарались выявить основные психологические проблемы одомашнивания животных. Глава 1. Одомашнивание животных 1.1 История и причины одомашнивания История одомашнивания животных до сих пор во многом остается тайной за ... скот был одомашнен первоначально как рабочий скот. На первых порах для обработки земли человек предпочитал использовать даже не быков, а более покладистых коров. На ...

3 Иногда эти регуляторы ужасают наблюдателя из другой культуры, но обеспечивают стабильное пребывание социума в экологической нише. Например, многие этнографы сообщали о том, что характерным для первобытных племен способом сохранения демографической устойчивости служит нормативный инфантицид — систематическое истребление «лишних» младенцев, особенно женского пола -и кастрации [8, 13-16].

ВЕСТНИК РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК     том 74     № 4     2004

АНТРОПОГЕННЫЕ КРИЗИСЫ: ГИПОТЕЗА ТЕХНО-ГУМАНИТАРНОГО БАЛАНСА        323

ведение социума, по существу, подобным поведению биологической популяции, причем к естественным импульсам экспансии добавляется сугубо человеческий фактор — возрастание потребностей по мере их удовлетворения. Рано или поздно экстенсивный рост наталкивается на реальную ограниченность ресурсов, и это оборачивается антропогенным кризисом. Далее чаще всего наступает катастрофическая фаза: общество гибнет под обломками собственного декомпенсиро-ванного могущества.

Как показывает специальный анализ, большинство племен, государств и цивилизаций в близком и отдаленном прошлом погибли не столько из-за внешних причин, сколько оттого, что сами подорвали природные и организационные основы своего существования. Вторжения же извне, эпидемии, экологические катаклизмы или внутренние беспорядки довершали саморазрушительную активность социального организма, подобно вирусам и раковым клеткам в ослабленном биологическом организме.

В книге А. А. Григорьева [17] и в ряде зарубежных работ собраны факты, свидетельствующие о печальной судьбе многих обществ, не сумевших предвидеть долгосрочные последствия хозяйственной деятельности. При всех конкретных вариациях события развивались по простой схеме: нарастающее вторжение в биогеоценоз → разрушение ландшафта → социальная катастрофа.

Исследователи отмечают, что разрушение империй часто следовало за расцветом, если их экстенсивное развитие не сопровождалось ростом внутреннего разнообразия. Приведя множество примеров, иллюстрирующих обратную зависимость между «военным и социальным прогрессом», А. Тойнби недоумевал по поводу того, что сказанное относится и к производственным орудиям. «Если проследить развитие сельскохозяйственной техники на общем фоне эллинистической истории, то мы обнаружим, что и здесь рост технических достижений сопровождался упадком цивилизации» [18, с. 231]. И в целом за усилением власти над природой чаще всего следовал «надлом и распад» [18, с. 335].

Место конфликтов и войн в жизни мирового сообщества

... и историк К. фон Клаузевиц, история мира - это история войн. И хотя подобное высказывание является ... традиции народов, экономические структуры и политические кризисы тесно вплетены в единое космобиосферное движение, ... войны, но и путем экономической или культурной экспансии.Сюда можно отнести распространение религий и философии (в частности, христианства, ислама или марксизма), стилей культуры ...

В последние годы международный опыт кризисных ситуаций скрупулезно исследуется учеными, принадлежащими к школе социоестественной истории. Если лидер школы Э.С. Кульпин делает основной акцент на «вызовах» природы и «ответах» общества, то у его последователей интерес переключился на развитие событий по схеме: «вызов» человека → «ответ» природы → «ответ» человека.

Открытые историками факты надлома социальных систем вследствие развития технологий настолько обильны, что часто служат аргументом для отрицания единой общечеловеческой ис-

тории, а также для тотального технологического пессимизма. Но гипотеза техно-гуманитарного баланса вовлекает в сферу внимания не только факты саморазрушения социальных систем. Случаев конструктивного разрешения антропогенных кризисов значительно меньше, зато именно они были вехами в становлении и развитии цивилизации. В ряде случаев, когда кризис охватывал обширный культурно насыщенный регион с высоким уровнем внутреннего разнообразия, его обитателям удавалось найти кардинальный выход из тупика. Каждый раз это обеспечивалось комплексом необратимых социальных и психологических изменений, которые и выстраивались в последовательные эволюционные векторы.

Таких прорывов в истории и предыстории человечества удалось выявить и описать не менее шести. Возможно, в действительности их было больше, но ненамного. Например, А. Тоффлер [19] выделяет три комплексных исторических революции, Ф. Спир [20] — четыре; К. Ясперс [21] усмотрел в прошлом только одну настоящую революцию, но такая «зашоренность» позволила ему впервые подробно описать переворот Осевого времени.

Стоит также отметить, что до сих пор ученые, работающие над данной проблематикой, либо ограничивались описанием революционных перемен, не касаясь их причин и предпосылок, либо оставляли этот вопрос будущим исследователям. Так, Ясперс сформулировал «загадку одновременности»: каким образом столь грандиозные и однотипные культурные трансформации, как переход к Осевому времени, могли произойти за исторически краткое время на огромном географическом пространстве от Иудеи и Греции до Китая?

Предложенная гипотеза позволяет перейти от описания к причинному объяснению эпохальных переломов и обратить внимание на то, что каждому из них предшествовал масштабный антропогенный кризис. Тем самым концептуальная интрига ненасилия становится еще немного понятнее. Люди пока не истребили друг друга и не разрушили природу благодаря тому, что, проходя через горнило драматических кризисов, они, в конечном счете, адаптировали свое сознание к растущим технологическим возможностям.

Итак, человеческое сознание исторически последовательно («прогрессивно») эволюционировало, восстанавливая нарушавшийся культурный баланс. Тем любопытнее обстоятельство, обнаруженное при изучении деятельности, предшествующей обострению кризисов. А именно, предкризисные фазы экстенсивного роста сопровождаются однотипными психическими состояниями, процессами и механизмами, которые во многом инвариантны по отношению к культурно-историческим особенностям населения. Соответст-

ВЕСТНИК РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК

том 74     № 4     2004

3*

324

НАЗАРЕТЯН

венно, по психологическим симптомам возможно диагностировать приближение кризиса тогда, когда экономические, политические и прочие признаки еще свидетельствуют о растущем социальном благополучии.

СИНДРОМ ПРЕДКРИЗИСНОГО ЧЕЛОВЕКА

Рассмотрим ряд ярких исторических сюжетов из числа тех, которые можно назвать «оптимистическими трагедиями». Такой выбор поможет отследить характерные психологические черты не только предкризисной культуры, но и культуры, сумевшей преодолеть последствия кризисного развития. Сразу оговорюсь, что здесь и далее речь идет только о внутренней логике событий, и такая модель не исключает влияние привходящих факторов, вплоть до космических, на биоэнергетику социальных процессов.

…Тысячелетия верхнего палеолита ознаменованы беспрецедентным развитием «охотничьей автоматики» и дистанционного оружия. Люди научились рыть хитроумные ловчьи ямы, изобрели копья, дротики, ко-пьеметалки, лук со стрелами. Это создало весьма благоприятные условия для демографического роста и распространения человечества по территории Земли. Население достигло 4-7 млн. человек, не знавших иных способов хозяйствования, кроме охоты и собирательства. Поскольку же для стабильного прокорма одного охотника-собирателя требовалась территория в среднем 10-20 км2, то ресурсы планеты приближались к исчерпанию.

Но дело не только в демографическом росте (который сам становится функцией соотношения технологии и психологии).

Археологи открывают следы настоящей охотничьей вакханалии верхнего палеолита. Если природные хищники, в силу установившихся естественных балансов, добывают прежде всего больных и ослабленных особей, то оснащенный охотник имел возможность (и желание) убивать самых сильных и красивых животных, причем в количестве, далеко превосходящем биологические потребности. Обнаружены целые «антропогенные» кладбища диких животных, большая часть мяса которых не была использована людьми [22-24].

Жилища из мамонтовых костей строились с превышением конструктивной необходимости, с претензией на то, что теперь называется словом «роскошь». В Сибири на строительство одного жилища расходовались кости от 30 до 40 взрослых мамонтов и множество черепов новорожденных мамонтят, которые использовались в качестве подпорок и, видимо, в ритуальных целях. На территории Восточной Европы археологи находят около жилища ямы-кладовые мамонтовых костей с непонятным назначением. Загонная охота приводила к ежегодному поголовному истреблению стад.

Когда было установлено, что на острове Врангеля карликовые мамонты жили еще 4-4.5 тыс. лет назад, пока там не появились люди [25], мнение об антропогенной причине гибели всех остальных мамонтов в верхнем палеолите дополнилось решающим аргументом. Самые первые признаки уничтожения мегафау-ны фиксируются уже около 50 тыс. лет назад в Афри-

ке, но настоящего беспредела этот процесс достиг около 20 тыс. лет назад в Евразии и около 11 тыс. лет назад в Америке. Искусные охотники впервые проникли на территорию Америки, быстро распространились от Аляски до Огненной Земли, полностью истребив крупных животных, в том числе слонов и верблюдов — стада, никогда прежде не встречавшиеся с гоминидами и не выработавшие навыки избегания этих опаснейших хищников. Аналогичными эффектами сопровождалось появление людей в Океании и Австралии. В общей сложности с лица Земли тогда исчезло до 90% крупных животных, успевших ранее пережить 20 климатических циклов плейстоцена.

Беспощадное уничтожение видов интенсифицировалось с приближением голоцена (послеледникового периода), который мог бы способствовать расцвету присваивающего хозяйства. На деле же именно в это время присваивающее хозяйство зашло в тупик. Природа не могла бесконечно выдерживать давление со стороны столь бесконтрольного агрессора. Ничем не регулируемая эксплуатация ресурсов привела к их истощению, разрушению биоценозов и обострению межплеменной конкуренции. За последние тысячелетия апополитей-ного палеолита население средних широт планеты сократилось в несколько раз.

Радикальной реакцией на верхнепалеолитический кризис стала неолитическая революция — переход части племен к оседлому земледелию и скотоводству. Люди впервые «приступили к сотрудничеству с природой» (В.Г. Чайлд), и экологическая ниша человечества значительно углубилась. С развитием сельскохозяйственного производства вместимость территорий возросла на один, а затем на два и три порядка.

Переход от присваивающего к производящему хозяйству был сопряжен с комплексными изменениями в социальных отношениях и психологии. Чтобы бросать в землю пригодное для пищи зерно, кормить и охранять животных, которых можно убить и съесть, необходим значительно больший охват причинно-следственных зависимостей. Возросший информационный объем мышления проявился во всех аспектах жизнедеятельности. Существенно расширились социальные связи и ролевой репертуар. Формы коммуникации усовершенствовались настолько, что некоторые археологи усматривают в «революции символов» главную черту неолита [26].

Отчетливая дифференциация орудий на производственные и боевые способствовала возникновению качественно нового типа отношений между сельскохозяйственными и «воинственными» племенами. Воины догадались, что выгоднее охранять и опекать производителей, систематически изымая «излишки» продукции, чем истреблять или сгонять их с земли, а производители — что лучше, откупаясь, пользоваться защитой воинов, чем покидать земли или гибнуть в безнадежных сражениях. Такие формы межплеменного симбиоза и «коллективной эксплуатации» вытесняли геноцид и людоедство палеолита. Как подчеркнул П. Тей-яр де Шарден, после неолита даже в самых жестоких войнах «физическое устранение становится, скорее, исключением или, во всяком случае, второстепенным фактором» [27]. Современные антропологи, изучающие процесс перехода от изолированных племен к племенным союзам («вождествам»), не раз отмечали: только тогда «люди впервые в истории научились ре-

ВЕСТНИК РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК     том 74     № 4     2004

АНТРОПОГЕННЫЕ КРИЗИСЫ: ГИПОТЕЗА ТЕХНО-ГУМАНИТАРНОГО БАЛАНСА        325

гулярно встречаться с незнакомцами, не пытаясь их убить» [8, р. 273].

Яркий штрих к картине неолитической революции добавило специальное исследование популяционных генетиков [28]. Вопреки преобладавшему прежде представлению, замена присваивающего хозяйства земледелием и скотоводством произошла не за счет вытеснения или истребления пришедшими со стороны фермерами охотников-собирателей, а за счет добровольного принятия последними новых форм жизнедеятельности. По крайней мере, так было в Европе: большинство современных европейцев являются генетическими потомками кроманьонских охотников, и, вероятнее всего, Европа не составляет исключения. Это поистине сенсационное открытие означает, что впервые в истории человечества прогрессивная социальная идея победила не путем физического устранения носителей устаревшей идеи (что было обычным для палеолита), а через «смену ментальной матрицы». Межплеменная конкуренция сместилась в «виртуальную» сферу; историческое развитие обогатилось кардинально новым механизмом, с которым изменились основополагающие реалии общественного бытия…

В XII-XI вв. до н.э. на Переднем Востоке, в Закавказье и Восточном Средиземноморье началось производство железа, которое быстро распространилось на Индию и Китай. Это резко повысило возможности экстенсивного (в том числе демографического) роста.

Бронзовое оружие было дорогим, хрупким и тяжелым. Войны велись небольшими профессиональными армиями, состоявшими из физически очень сильных мужчин; подготовка и вооружение таких армий было делом весьма дорогостоящим. Найти адекватную замену погибшему воину было трудно, поэтому своих берегли, а врагов в бою стремились истребить как можно больше. Пленных убивали, в рабство уводили женщин и детей, а повиновение покоренного населения достигалось методами террора. Статуи местных богов демонстративно разрушались или «увозились в плен» и т.д.

Стальное оружие оказалось значительно дешевле, прочнее и легче бронзового, что позволило вооружить все мужское население; место профессиональных армий заняли своего рода «народные ополчения». Сочетание же новой технологии с прежними военно-политическими ценностями сделало людей раннего железного века необычайно кровожадными. Императоры и полководцы той эпохи высекали на камне хвастливые «отчеты» перед своими богами о количестве уничтоженных врагов, разрушенных и сожженных городов, представленные часто в садистских деталях. Крово-пролитность сражений повысилась настолько, что поставила под угрозу сохранение технологически передовых цивилизаций.

Ответом культуры на этот кризис и стал духовный переворот Осевого времени, причины которого, как отмечено выше, до недавних пор оставались загадкой. На обширном культурно-географическом пространстве великие религиозные пророки, философы и политические деятели задавали тон напряженной работе общества по переосмыслению всей системы ценностей.

За несколько столетий неузнаваемо переменился облик культуры. Существенно возросли когнитивная сложность общественного и индивидуального сознания, способность людей к абстрагированию и рефлексии, масштабы родовой идентификации. Мифологиче-

ское мышление было впервые потеснено мышлением личностным (критическим), новая инстанция нравственного самоконтроля — совесть — сделалась альтернативой традиционной богобоязни: мудрец воздерживается от дурных поступков не из страха перед карой всевидящих богов, но оттого, что «знает» о последствиях. Враги учились видеть друг в друге людей, понимать и сочувствовать друг другу. Трагедия Эсхила «Персы» -первое произведение мировой литературы, где война описывается глазами противников.

Эти процессы отчетливо отразились в политических отношениях. Мерилом военного успеха и доблестью стало считаться достижение предметной цели, а не количество жертв. Резко повысилась роль разведывательной информации, а также пропаганды среди войск и населения противника. Складывалась традиция «опеки» царей-победителей над местными богами и жрецами и деклараций о «сожалении» по поводу пролитой крови. Политическая демагогия как средство умиротворения ограничила обычные прежде методы террора. В 539 г. до н.э. персидский царь Кир из династии Ахеменидов, захватив Вавилон, обнародовал манифест, в котором сообщалось, что он пришел освободить вавилонян и их богов от плохого царя Набонида. Гениальное изобретение хитроумного перса скоро приобрело популярность среди полководцев и политиков далеко за пределами Ближнего Востока — в Греции, Индии и Китае.

Во II тысячелетии н.э. в Европе отчетливо проявились все признаки очередного эволюционного тупика. Развитие сельскохозяйственных технологий стимулировало демографический рост на протяжении нескольких столетий; при этом христианская церковь, ранее призывавшая к отказу от брака и деторождения, уже в IX в. изменила свое отношение на противоположное. Быстро сокращался лесной покров, вода из образовавшихся болот стекала в реки вместе с отходами бесконтрольно растущих городов. Экологический кризис вызвал социальную напряженность, беспорядки и эпидемии. Все более кровопролитными становились войны. В XIV в. «черная смерть» (чума) погубила более трети населения Западной Европы, но даже такое бедствие лишь временно остановило сложившуюся тенденцию.

По свидетельству историков, в XVI в. площадь лесов на территории Москвы и Подмосковья в 2 с лишним раза уступала нынешней [29, 30]. Население этой территории исчислялось тогда десятками тысяч, и можно было бы полагать, что его дальнейший рост приведет к окончательной экологической катастрофе. Кризис сельскохозяйственной цивилизации был смягчен массовой эмиграцией, а также внедрением продуктивных заморских культур (кукуруза, картофель и др.), переходом к использованию каменного угля. «Доинду-стриальный рывок», превративший Западную Европу из безнадежного аутсайдера Евразии в мирового лидера, предварялся и сопровождался бурным развитием идей гуманизма, просвещения и прогресса, превосходства активного Духа над пассивной Материей, Будущего над Прошлым. В общественном сознании заметно возросла ценность индивидуального успеха, квалификации и образования. По данным В.А. Мельянцева [31], на рубеже I—II тысячелетий западноевропейские страны по уровню грамотности взрослого населения (как и по другим показателям) уступали ведущим госу-

ВЕСТНИК РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК     том 74

№ 4      2004

326

НАЗАРЕТЯН

дарствам Азии в 2 и более раза, а к началу промышленного переворота превзошли их в 3-3.5 раза.

Достижения в гуманитарной сфере обеспечили комплексный исторический прорыв, оставивший позади сельскохозяйственный кризис, и одновременно рационализовали чувство превосходства и ориентацию на экстенсивный рост, подкрепленный техническими достижениями.

Власть европейских держав, распространявших огнем и мечом свет разума среди отсталых народов, охватила всю планету, естественные ресурсы которой попадали под контроль метрополий. Вместе с социально-экономическим благополучием и потребностями росла вера граждан в нравственный прогресс и вечный мир, построенный на безусловном превосходстве Западной культуры, европейских ценностей и ума. Войны в дальних краях казались не более чем захватывающими приключениями бравых солдат. По расчетам Б. Урланиса, во всех колониальных войнах XIX в. европейские потери составили 106 тыс. человек, тогда как потери их противников исчислялись миллионами.

К началу XX в. резервы экстенсивного роста были исчерпаны, но до отрезвления оставалось еще далеко. О том, что инерция экстенсивного роста и соответствующие настроения продолжали доминировать, можно судить не только по дальнейшим событиям, но и по множеству официальных, мемуарных документов и косвенных данных. Жажда все новых успехов и достижений рождала в умах политиков, интеллигенции и масс радостное ожидание то ли «маленькой победоносной войны», то ли «революционной бури» [32]. Наглядной иллюстрацией к сказанному могут служить фотографии, датированные августом 1914 г. (начало Первой мировой войны!), на которых изображены многотысячные толпы восторженных манифестантов на улицах Петрограда, Берлина, Вены и Парижа.

Не случайно, что суммарные военные потери европейских стран за XIX в. составили около 5.5 млн. человек — по нашим расчетам, порядка 15% всех мировых жертв, — а в XX веке — до 70 млн., то есть около 60%. Потребовались две мировые войны, Хиросима и многолетнее «равновесие страха», чтобы Европа психологически перестроилась. Надолго ли?

Сопоставление множества кризисных эпизодов прошлого и настоящего позволяет обобщить некоторые психологические наблюдения. Когда инструментальные возможности агрессии превосходят культурные ограничители и начинается экстенсивный рост, общественное сознание и массовые настроения приобретают соответствующие свойства. С ростом потребностей усиливается ощущение всемогущества и вседозволенности. Формируется представление о мире как неисчерпаемом источнике ресурсов и объекте покорения. Эйфория успеха создает нетерпеливое ожидание все новых успехов и побед. Процесс покорения, а значит и поиска умеренно сопротивляющихся врагов, становится самоценным, иррациональным и нарастающим.

Близость желанных целей усиливает мотива-ционное напряжение (феномен градиента цели).

Согласно же психологическому закону Йеркса -Додсона (закон оптимума), эффективность про-

стой деятельности пропорциональна силе мотивации, но эффективность сложной деятельности при чрезмерной мотивации падает. В этом один из источников опасности.

Еще один психологический эффект — эффект уплощения — состоит в том, что эмоциональное напряжение уменьшает размерность сознания [33]. Снижается когнитивная сложность субъекта, мышление примитивизируется, и проблемные ситуации видятся элементарными, в то время как объективно с ростом технологических возможностей задача сохранения социальной системы становится более сложной. Иначе говоря, индекс в числителе уравнения (1) не только не растет соразмерно знаменателю, но, напротив, падает. Углубляющийся таким образом культурный дисбаланс снижает внутреннюю устойчивость общества.

Изучая предпосылки революционных кризисов, американский психолог Дж. Девис показал, что им всегда предшествует рост качества жизни [34]. В какой-то момент удовлетворение потребностей несколько снижается (часто в результате демографического роста или неудачной войны, которая мыслилась как «маленькая и победоносная»), а ожидания по инерции продолжают расти. Разрыв порождает фрустрации, положение кажется людям невыносимым и унизительным, они ищут виновных — и агрессия, не находящая больше выхода вовне, обращается внутрь социальной системы. Эмоциональный резонанс провоцирует массовые беспорядки, что нередко становится завершающим актом, в трагикомедии предкризисного развития.

Автору этих строк доводилось много работать с моделью Девиса, примеряя ее к разным странам и ситуациям, и убедиться в ее эвристической продуктивности. Мой опыт позволяет добавить, что она применима и к большим сообществам, типа государств и цивилизаций, и к малым, действующим внутри большого сообщества (например, к политическим партиям); сегодня она с определенными оговорками применима и к мировой цивилизации в целом.

Ряд фактов свидетельствует, что во второй половине XX в. произошли обнадеживающие сдвиги в общественном сознании. Многолетнее воздержание от применения самых разрушительных видов оружия, образование межгосударственных коалиций, не направленных против третьих сил, эффективные экологические мероприятия — все это, по существу, не имеет прецедентов в истории человечества. Возникла надежда, что культуры западного типа уже выработали прочный резерв рационального контроля над инстинктивными импульсами линейной экспансии.

К сожалению, ход событий после безусловной победы одной из сторон в холодной войне показывает, что степень зрелости политического мы-

ВЕСТНИК РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК

том 74     № 4     2004

АНТРОПОГЕННЫЕ КРИЗИСЫ: ГИПОТЕЗА ТЕХНО-ГУМАНИТАРНОГО БАЛАНСА        327

шления даже в самой продвинутой из современных культур не отвечает требованиям, налагаемым наличным технологическим потенциалом. В книге [35] подробно описаны симптомы Homo prae-crisimos в современной политической жизни: снизившееся качество принимаемых решений и пропагандистской демагогии в 90-е годы по сравнению с предыдущими десятилетиями. События последних двух лет (отчасти предсказанные в книге) дают дополнительную пищу для размышлений и для отдельного разговора.

В заключение пунктирно перечислим переломные эпизоды общечеловеческой истории, когда глобальные кризисы разрешались прорывом в новые культурные эпохи.

АБРИС ИСТОРИИ ГЛОБАЛЬНЫХ

АНТРОПОГЕННЫХ КРИЗИСОВ

И РЕВОЛЮЦИОННЫХ ПЕРЕЛОМОВ4

1.        «Палеолитическая революция» (0.7-1.2 млн.
лет назад) — появление стандартизированных ору
дий, начало систематического использования ог
ня и, возможно, переход большинства гоминид от
преимущественно собирательного к охотничьему
образу жизни. Первичное формирование в ни
жнем палеолите надынстинктивных протокуль-
турных регуляторов, ограничивших агрессию
внутри стада за счет переноса ее на «чужаков».

Есть основания полагать, что решающим фактором стало развившееся у некоторых представителей Homo habilis воображение и обусловленные этим невротические страхи. Боязнь мертвецов, которым приписывалась способность мстить обидчику, не только сдерживала агрессию, но и стимулировала противоестественную заботу о беспомощных сородичах.

Искусственное ограничение агрессии служило условием выживания ранних гоминид, столкнувшихся с экзистенциальным кризисом антропогенеза: как отмечалось, убойная сила оружия (галечные отщепы, кости, палки) несоразмерна прочности черепа и, главное, силе инстинктивного торможения. Выжили те немногие стада, в которых сформировались дополнительные, сверхприродные факторы регуляции отношений. В них сохранилось и продолжало развиваться семейство гоминид.

2.        «Верхнепалеолитическая революция», или
«культурная революция кроманьонцев» (30-35 тыс.
лет назад)… — переход от среднего к верхнему па
леолиту с окончательным вытеснением неандер
тальцев. Многократно возросла продуктивность

4 В приведенном перечне названия всех революций даны в кавычках, поскольку некоторые еще не устоялись, хотя все они встречаются в специальной литературе. Подробнее эти эпизоды описаны в работах [36-38], снабженных необходимыми сносками.

использования каменного сырья, резко увеличилась доля орудий из кости и рога (что дало людям относительную независимость от природных источников кремня); заметно усовершенствовались знаковые системы коммуникации, включая, по-видимому, членораздельную речь, появились двухмерные изображения (наскальные рисунки)…

Почему палеоантропы, создавшие развитую культуру Мустье и десятки тысяч лет доминировавшие над своими современниками неоантроп-ного типа (протокроманьонцами), оказались теперь не способными им эффективно противостоять? Приходится предположить, что культура Мустье в тот момент переживала тяжелый кризис, хотя содержание его не совсем ясно.

Известны две гипотезы, касающиеся данного вопроса, и обе хорошо согласуются с гипотезой техно-гуманитарного баланса. Одна построена на том факте, что значительная вариативность материальной культуры неандертальцев сочетается с отсутствием следов «духовной индустрии». Свобода выбора физических действий при недостатке духовных регуляторов (неразвитость анимистического мышления, характерного для культур верхнего палеолита) порождала невротический синдром, который проявлялся в асоциальном поведении со «всплесками неуправляемой агрессивной энергии» [39]. Еще одна гипотеза [40] связывает кризис позднего Мустье с экологией: неандертальцы додумались выжигать растительность, увеличивая тем самым продуктивность ландшафтов, но это привело к губительному для них сокращению биоразнбобразия.

3.        «Неолитическая революция» (Х-VIII тыс.
до н.э.) — переход от высокозатратного присваи
вающего (охота, собирательство) к производяще
му хозяйству (земледелие, скотоводство), сопро
вождавшийся сменой нормативного геноцида и
людоедства зачаточными формами коллектив
ной эксплуатации. Образование вождеств (chief-
dom), объединивших сельскохозяйственные и
«воинственные» племена в многотысячные сооб
щества, где исключалась исконная враждебность
первобытного человека к любому незнакомцу.

Глубокая комплексная перестройка стала ответом на кризис верхнего палеолита, предельно обострившийся из-за небывалого развития охотничьих технологий, которое привело к истреблению популяций и целых видов животных и ужесточению межплеменной конкуренции. В процессе верхнепалеолитического кризиса предшествовавший ему демографический рост сменился резким сокращением населения (по некоторым данным, до 8-10 раз), и лишь с освоением сельскохозяйственных приемов население вновь стало быстро расти.

4.        «Городская революция» (V—III тыс. до н.э.) —
образование крупных человеческих агломера
ций, строительство ирригационных каналов, по-

ВЕСТНИК РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК     том 74     № 4     2004

328

НАЗАРЕТЯН

явление письменности и первых правовых документов, регламентировавших сосуществование при высокой концентрации и совместной деятельности больших коллективов, последовала за распространением бронзовых орудий, очередным демографическим взрывом и обострением конкуренции за плодородные земли и животноводческие угодья.

5.        «Революция Осевого времени» (середина
I тыс. до н.э.): в передовых, но еще слабо связан
ных между собой обществах за очень короткий
промежуток времени появились мыслители, по
литики и полководцы нового типа — Заратуштра,
иудейские пророки, Сократ, Будда, Конфуций,
Кир, Ашока, Сунь-цзы и др., — преобразовавшие
до неузнаваемости облик человеческой культу
ры. В ту эпоху авторитарное мифологическое
мышление впервые стало вытесняться мышлени
ем критическим, оформились общие представле
ния о добре и зле, о личности как суверенном но
сителе морального выбора, сформировалась выс
шая инстанция индивидуального самоконтроля —
совесть как альтернатива безраздельно домини
ровавшей прежде богобоязни. Изменились цели и
методы ведения войны: количество жертв пере
стало служить мерилом боевого мастерства и
предметом похвальбы, примитивное насилие и
террор частично уступали место приемам аген
турной разведки и «политической демагогии»…

Осевому времени предшествовало вытеснение дорогостоящего, тяжелого (подвластного лишь физически очень сильному мужчине) и хрупкого бронзового оружия железным, более дешевым, легким и прочным, а профессиональных армий -массовыми. В результате войны сделались чрезвычайно кровопролитными, и это при сохранении прежних ценностей и норм грозило крахом наиболее развитых обществ. Таким образом, духовная революция Осевого времени стала ответом культуры на опасный разрыв между новооб-ретенной технологической мощью и качеством выработанных предыдущим историческим опытом механизмов сдерживания.

(Указанные стадии, хотя и с хронологическим отставанием, успели пройти также изолированно развивавшиеся культуры Америки. Имеются свидетельства того, что появление европейских завоевателей застало передовые общества обоих американских континентов в состоянии глубокого кризиса и в преддверии духовной революции, аналогичной Осевому времени [41]. Аборигены же другого изолированно развивавшегося континента — Австралии — сохранили образ жизни, культуру и психологию палеолита, не успев пережить верхнепалеолитического кризиса, неолитической революции и т.д.)

6.        «Промышленная революция» — внедрение
«щадящих» технологий механизированного произ-

водства с более высокой удельной продуктивностью — предварялась и сопровождалась развитием и распространением идей гуманизма, равенства, демократии, международного и индивидуального права, становлением ценностного отношения к феноменам войны и мира. Промышленной революции предшествовал затяжной кризис сельскохозяйственной культуры в Западной и Восточной Европе (XI-XVII в.) с бесконтрольным экстенсивным ростом, повсеместной вырубкой лесов, разрушением экосистем, массовыми смертоносными эпидемиями. Развитие сельскохозяйственных технологий обернулось очередным эволюционным тупиком, как задолго до того — развитие охотничьих технологий. В свою очередь, становление промышленного производства, повысив энергетическую мощь человеческого усилия, дало новый импульс демографическому росту, экологическим и геополитическим амбициям. Как и прежде, разрешение одного кризиса стало началом дороги к следующему.

7. «Информационная революция»? Уже в середине XX в. пришло ощущение того, что планетарная цивилизация приближается к очередному кризису. Обстоятельства его могут быть принципиально описаны схемой техно-гуманитарного дисбаланса. За 100 лет энергетическая мощь боевых орудий возросла на 6 порядков (!).

Интеллект достиг такого операционального могущества, что выработанные ранее средства сдерживания перестали отвечать новым требованиям; носитель разума опять сделался^ смертельно опасным для самого себя.

ГЛОБАЛЬНЫЕ КРИЗИСЫ И ИСТОРИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ

В середине XIX в. выдающийся русский социолог Н.Я. Данилевский выдвинул решающий аргумент против линейного прогрессизма и «германо-романского» представления о единой общечеловеческой истории. Он указал на то, что исторические события, чрезвычайно важные для той или иной региональной цивилизации, оставались незамеченными вне сферы ее влияния, и не находил таких событий, которые бы имели существенное значение для всего человечества. На этом был выстроен новый историко-социологический подход, который впоследствии был назван цивилиза-ционным: история складывается из замкнутых циклов рождения, роста, старения и гибели цивилизаций, связанных между собой пространственными и временными связями, но не эволюционной преемственностью. В экстремальной версии О. Шпенглера отсюда следовало, что никогда не было, нет и не будет единого исторического процесса, да и вообще человечество — не более чем «зоологическое понятие».

ВЕСТНИК РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК     том 74     № 4      2004

АНТРОПОГЕННЫЕ КРИЗИСЫ: ГИПОТЕЗА ТЕХНО-ГУМАНИТАРНОГО БАЛАНСА        329

Открытия в археологии, историографии, культурной и сравнительной антропологии XX в. позволяют дезавуировать основные аргументы, которые столетием ранее казались неопровержимыми. Сегодня можно четко выделить процессы и ключевые события, имевшие необратимые общепланетарные последствия. Но, чтобы рассмотреть за деревьями лес, необходим адекватный масштаб и дополнение исторического микроскопа прочими зрительными приборами, вплоть до телескопического объектива.

Биологическая эволюция становится бесспорным фактом только тогда, когда мы, отвлекаясь от конкретных популяций, видов и даже биоценозов, рассматриваем историю жизни по геохронологической шкале. Как биосфера служит единственным реальным носителем биологической эволюции, так и человечество является исключительным субъектом эволюции социальной. Пока обзор ограничен историей отдельных народов, стран и «цивилизаций» и даже биологических видов — от Homo habi-lis до неоантропа сменилось, по меньшей мере, четыре вида гоминид, мы видим взлеты, падения, циклы и переплетенные кусты разнонаправленных движений. Между тем имеется множество эмпирических доказательств того, что со времен каменного рубила (поразительно идентичного на всем пространстве ойкумены архантропов, от Африки до Китая) культура оставалась единой системой. Только с признанием этого обстоятельства становится возможным вычленить историю как драматически противоречивый, но последовательный процесс, в котором лидирующая роль попеременно переходила от одного региона к другому. Ни чередование лидирующих этносов, ни даже чередование биологических видов не отменяло преемственность долгосрочных изменений материальной и духовной культуры.

Мы выделили пять сопряженных векторов, из которых складываются изменения, прослеживаемые на протяжении истории [35]: рост технологической мощи, численности населения, организационной сложности, информационной емкости интеллекта, а также совершенствование механизмов культурной регуляции. Сравнивая состояния культуры до и после антропогенных кризисов, можно заметить, что успешное преодоление кризиса каждый раз обеспечивалось комплексом изменений по всем указанным параметрам.

• Возрастала удельная продуктивность технологий — объем полезного продукта на единицу вещественных и энергетических затрат. Это типичный признак перехода от экстенсивного к интенсивному развитию: при монотонном увеличении массы потребляемых ресурсов эффективность их использования снижается, а более совершенные технологии обеспечивают «рост КПД общественного производства или, что то же самое, умень-

ВЕСТНИК РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК     том

шение приведенных энергозатрат на единицу общественного продукта» [42].

•        Расширялась групповая идентификация, ус
ложнялись организационные связи, росла внут
ренняя диверсификация общества. Влияние внут
реннего разнообразия на удельную эффектив
ность производства, а также на экологическую и
геополитическую устойчивость общества служат
предметом специальных исследований и являют
ся частными выражениями общесистемного зако
на Эшби.

•        Увеличивалась информационная емкость
мышления — когнитивная сложность, охват отра
жаемых зависимостей и т.д. Опосредованная
связь этих интеллектуальных качеств со сложно
стью технологий и социальных отношений также
подтверждается соответствующим анализом.

Совершенствовались приемы межгруппового и внутригруппового компромисса — система культурных ценностей, мораль, право, методы социальной эксплуатации, цели и формы ведения войны; в итоге политические задачи, как и хозяйственные, могли решаться ценой относительно меньших разрушений.

Тем самым экологическая ниша человечества углублялась и расширялась; складывались условия для нового роста населения, а также социальных потребностей и притязаний, и… начиналась дорога к следующему эволюционному кризису.

Пытаясь привести к общему знаменателю векторы долгосрочных-исторических изменений, мы обнаруживаем парадоксальное обстоятельство, в корне противоречащее расхожим сентенциям экологов. А именно: кардинальное разрешение кризисов в социоприродных отношениях достигалось не приближением к природе, а напротив, очередным удалением общества и его природной среды от естественного (дикого) состояния.

Действительно, охота и собирательство естественнее земледелия и скотоводства, сельское хозяйство естественнее промышленности, промышленное производство естественнее информационного. Расширение и углубление экологической ниши человечества в каждом случае обеспечивались усиливающейся опосредованностью отношения людей к природе и друг к другу.

Тенденция «удаления от естества» как конструктивного ответа на антропогенные кризисы настолько отчетлива и неизменна, что логично экстраполировать ее и на обозримую перспективу. Это помогает ориентироваться в разноголосице взаимоисключающих прогнозов, проектов и рекомендаций, отличая реалистические сценарии от утопий.

Статья подготовлена при финансовой поддержке РФФИ. Грант № 04-06-80072.

74      № 4      2004

330

НАЗАРЕТЯН

ЛИТЕРАТУРА

Лоренц К. Агрессия (так называемое «зло»).

М.: Прогресс-Универс, 1994. С. 237.

Wilson E.O. On Human Nature. Cambridge (Mass); London: Harvard Univ. Press, 1978.

Поршнев Б.Ф. О начале человеческой истории. (Проблемы палеопсихологии) М.: Мысль, 1974.

Гримак Л.П. Вера как составляющая гипноза // Прикладная психология. 2001. № 6.

Blainay G. Triumph of the Nomads. A History of Ancient Australia. Melbourne — Sidney: Macmillan со. of Australia, 1975.

Wright Q. Study of War. V. I. Chicago: Univ. of Chicago Press, 1942. Урланис Б.Ц. История военных потерь. СПб.: АОЗТ «Полигон», 1994.

Rummel R.J. Lethal Politics. Soviet Genocide and Mass Murder since 1917. New Brunswick — London: Transaction Publishers, 1990.

Diamond J. Guns, Germs, and Steel. The Fates of Human Societies. N.Y., London: W.W. Norton & Company, 1999.

Боринская С.А. Генетические аспекты социальной эволюции // Междисциплинарный анализ социальной эволюции: концептуальные и математические модели. М.: Гуманитарий, 2003.

Chick G. Cultural Complexity: The Concept and Its Measurement // Cross-Cultural Research, 1997. V. 31. №4.

Петренко В.Ф., Митина О.В. Психосемантический анализ динамики общественного сознания. Смоленск: Изд-во СГУ, 1997.

Пегое С.А., Пузаченко Ю.Г. Общество и природа на пороге XXI века // Общественные науки и современность. 1994. № 5.

Леви-БрюлъЛ. Первобытное мышление. М.: Атеист, 1930.

Леви-Стросс К. Печальные тропики. М.: Мысль, 1984.

Фрэзер Дж. Золотая ветвь. М.: Политиздат, 1981.

Clastres P. E1 агсо у el cesto // Alcor, 44 — 45. Mayo -agosto. Asuncion, 1967.

Григорьев А.А. Экологические уроки прошлого и современности. Л.: Наука, 1991.

Тойнби А. Постижение истории. М.: Прогресс, 1991.

Toffler Al. The Third Wave. N.Y.: William Morrow and Co., 1980.

Spier F. The Structure of Big History. From the Big Bang until Today. Amsterdam: Amsterdam Univ. Press, 1996.

Ясперс К. Смысл и назначение истории. М.: Политиздат, 1991.

Будыко ММ. Эволюция биосферы. М.: Гидроме-теоиздат, 1984.

Буровский А.М’. Идиллический палеолит? // Общественные науки и современность, 1998, № 1.

Аникович М.В. Восточно-европейские охотники на мамонтов как особый культурно-исторический феномен // SETI: прошлое, настоящее и будущее ци-

вилизаций. Тезисы конференции. М.: АЦ ФИАН, 1999.

Vartanian S.R., Arslanov KhA., Tertychnaia T.V., Chernov S.V. Radiocarbon Dating Evidence for Mammoths on Wrangell Island, Arctic Ocean, until 2000 ВС // Radiocarbon. 1995. V. 37. № 5.

Cauvin J. Naissance des divinites, Naissance de l’agri-culture. Paris: CNRS, 1994.

Тейяр де Шарден П. Феномен человека. М.: Наука, 1997.

Sykes В. The Seven Daughters of Eve. N.Y.: W.W. Norton and Co., 2001.

Восточноевропейские широколиственные леса. M.: Наука, 1994.

Кулъпин Э.С. Путь России. М.: Московский лицей, 1995.

Мелъянцев В.А. Восток и Запад во втором тысячелетии: экономика, история и современность. М.: Изд-во МГУ, 1996.

Человек и война. «Круглый стол» ученых // Общественные науки и современность. 1997. № 4.

Петренко В.Ф. Экспериментальная психосемантика: исследования индивидуального сознания // Вопросы психологии. 1982. № 5.

Davis J. Toward a Theory of Revolution. In: Studies in Social Movements. A Social Psychological Perspective. N.Y.: Free Press, 1969.

Назаретян А.П. Цивилизационные кризисы в контексте Универсальной истории. (Синергетика, психология и футурология).

М.: ПЕР СЭ, 2001.

Назаретян А.П. Архетип восставшего покойника как фактор социальной самоорганизации // Вопросы философии. 2002. № 11.

Назаретян А.П. Агрессия, мораль и кризисы в развитии мировой культуры (Синергетика исторического прогресса).

М.: Наследие, 1996.

Назаретян А.П. Совесть в пространстве культурно-исторического бытия // Общественные науки и современность. 1994. № 5.

Лобок А.Н. Антропология мифа. Екатеринбург: БКИ, 1997. С. 433.

Реймерс Н.Ф. Природопользование. Словарь-справочник. М.: Мысль, 1990.

Семенов СИ. Идеи гуманизма в ибероамерикан-ской культуре // Общественные науки и современность. 1995. № 4.

Голубев B.C., Шаповалова Н.С. Человек в биосфере. М.: ЛА «Варяг», 1995. С. 69.

ВЕСТНИК РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК     том 74

№ 4      2004