Этическая мысль Нового времени

метки: Человек, Мораль, Закон, Жизнь, Право, Государство, Природа, Гегель

Лекция 6.

Этическая мысль Нового времени.

 

В XVII—XVIII вв. предметом изучения становится окружающая природа, бурно развиваются экспериментальное естествознание и точные математические науки. Это нашло отражение и в области этики.

 

Научно-рационалистическая этика XVII в.

На развитии этики все более сказывается усиление рационали­стических тенденций в научном познании. В ней находят примене­ние эмпирические методы, разработанные Ф. Бэконом, Р. Декартом и другими философами.

Р. Декарт (1596-1650) считает этику «высочайшей и совершен­нейшей наукой», которая венчает философию. Ее незыблемо-истин­ные правила не могут быть найдены раньше, чем будет достигнуто полное знание других наук. А пока это не сделано, Декарт ограничива­ется «несовершенной» этикой и предлагает временные правила морали, одно из которых обязывает жить в соответствии с законами и обычая­ми своей страны, а другое — стремиться побеждать себя, а не судьбу.

Б. Спиноза (1632-1677)в трактате «Этика» придает изложению математизированный вид: в его моральном учении нет долженствова­ний, наставлений и утешений, в нем формулируется 26 определений, 18 аксиом, 259 теорем, 48 постулатов. Он создает этику личности, сов­падающей в своем могуществе с самим миром. Предмет и задача эти­ки — свобода человека, понимаемая как освобождение из-под власти аффектов и пассивно-страдательных состояний. Это достигается че­рез познание, составляющее сущность и могущество человека. Поня­тие Бога у Спинозы растворяется в категории природы (пантеизм): все существует в Боге, и Бог есть внутренняя причина всех вещей. Це­лью человека должна быть интеллектуальная любовь к Богу, то есть стремление к научному познанию законов природы, в рамках кото­рых личность способна осуществлять свободный выбор. Чем глубже познание необходимости, содержащейся в этих законах, тем больше поле свободы человека. Так возникает понятие свободы как познан­ной необходимости.

 

Р. Декарт (1596-1650) считает этику «высочайшей и совершен­нейшей наукой», которая венчает философию. Ее незыблемо-истин­ные правила не могут быть… Б. Спиноза (1632-1677)в трактате «Этика» придает изложению математизированный…  

Этика эпохи Просвещения.

XVII-XVIII вв. внесли значительный вклад в развитие этической мысли. Отличительная черта этики просветителей — ее предельная социализация; нормы морали она ставит в прямую зависимость от гра­жданских прав и обязанностей индивидов.

016_Человек. Его строение. Тонкий Мир

... трудно и несовместимо с земными условиями. Тело человека – это не человек, а только проводник его духа, футляр, в ... весьма интересные и поучительные впечатления. Главное существование (человека) – ночью. Обычный человек без сна в обычных условиях может прожить ... неясности и туманности… Инструментом познавания становится сам человек, и от усовершенствования его аппарата, как физического, так ...

В XVII в. английские философы-просветители Дж. Локк и Т. Гоббс формулируют теории «естественного права» и «общественного до­говора», согласно которым нравственность возникает естественным путем из «человеческой природы». Человек изначально эгоистичен, нацелен на собственную выгоду. Естественным состоянием людей является «война всех против всех». Обладая разумом, индивид приходит к необходимости посредством «общественного договора» пожертво­вать для общего блага часть своих возможностей, чтобы впоследствии общество защитило его «естественные права» (в первую очередь — право на жизнь, свободу и собственность) от произвола других инди­видов. Так возникают государство, законы и моральные нормы, которые содержат четкие критерии, позволяющие отделить добродетели от пороков, справедливость от несправедливости. По Гоббсу, не может быть науки о морали вне государства. Мораль имеет договорное происхождение; она,
как и государство, вырастает из эгоизма и недоверия людей друг к другу. Всеобщим мерилом добра и зла являются законы данного государства, к которым личность приобщается через «индивидуальный опыт», связан­ный с процессом воспитания.

 

В XVII в. английские философы-просветители Дж. Локк и Т. Гоббс формулируют теории «естественного права» и «общественного до­говора», согласно…  

Этика Т. Гоббса.

Основные понятия: самосохранение, релятивизм (мо­ральный), «война всех против всех», «человек человеку волк», общественный договор.

У Т. Гоббса (1588-1679) при рассмотрении этических про­блем нарастает материалистическая, естественно-научная тенденция. Это находит выражение в трезвом реализме, который присутствует у него как при рассмотрении побуждающих причин, действующих в человеке, так и при трактовке основа­ний построения человеческого общества.

Он утверждает, что природа человека — сугубо эгоисти­ческая, а самосохранение — закон деятельности человека, ос­нову жизни человека в обществе составляет сложная игра со­ответствующих человеческих интересов. «Первым из благ, — пишет Гоббс, — для всех людей является самосохранение, поэтому все люди желают прежде всего сохранения жизни и здоровья». Могущество, богатство тоже признаются благом, так как рассматриваются прежде всего как средство обеспече­ния безопасной жизни. И деятельность — тоже благо, ибо это есть движение жизни (противоположные параметры — зло).

Таким образом, мы видим достаточно простой, без ложного мудрствования, взгляд на вещи. «Природа устроила так, что люди все хотят себе добра. Неверно считать, что дурные люди являются дурными по природе. Их нельзя считать дурными за то, что от рождения они стремятся к тому, что им нравится, и бегут от того, что им угрожает, или отражают грозящее им зло. Душевные аффекты, порождаемые животной природой, сами по себе не являются дурными, но дурными являются иногда действия, которые проистекают из них» (Гоббс Т. О свободе и необходимости. Основы философии., Человеческая природа / Соч. в 2-х т. Т. 1. — М., 1989 г.).

Исходя из такой точки зрения, он развивает, с одной сто­роны, релятивистский взгляд на добро и зло, считая, что все вещи, являющиеся предметом наших влечений, мы обознача­ем общим именем «добро или благо», а вещи, которых мы из­бегаем, обозначаются как «зло». Но так как для разных людей таких вещей много и они разные, то, следовательно, добро и зло — относительны. Различным образом видоизменяются и имена добра и зла (прекрасное — безобразное, любимое — нелюбимое, хорошее — плохое и т.п.).

«Бесплатный человек» или обесценивание себя

... ерунда, - я не умею, - я не творческий человек, - мир опасен, человек-человеку враг/конкурент, - мне уже слишком поздно/ еще рано и ... эти реакции обусловлены боязнью взять ответственность за свою жизнь, принять себя, свои особенности и столкнуться с реалиями ... когда, постигая себя и особенности своего внутреннего мира, человек испытывает радость от осознания своей уникальности и неповторимости. ...

Он отвергает, таким образом, трактовку категорий добра и зла как отношения са­мого бытия, т.е. отвергает их онтологическую сущность. С другой стороны, решая вопрос, как следует жить в общест­ве, как строить взаимоотношения людей, он отходит от точки зрения абсолютного этического релятивизма, утверждая не­зыблемость понятий добра и зла в рамках отдельного кон­кретного государства. Именно законы государства служат, по его мнению, общей мерой для добродетели и пороков (каковы бы ни были эти законы).

К примеру, в целом государство мо­жет быть сохранено лишь благодаря мужеству, благоразумию, умеренности своих граждан. Значит, это добрые нравы, суще­ствование которых утверждается законами государства, про­тивоположные же нравы есть пороки, и государство стремится их обуздать и искоренить. Причем трактовка социальной жизни осуществляется им с позиций рассмотрения психологии индивида. Если будем рас­сматривать людей, пишет он, не такими, какими они должны быть, а такими, какие они есть, то убедимся, что они более всего стремятся сохранить здоровье и приобрести почести, го­нятся за чувственными наслаждениями. Далее он считает, что обнаружил и два других наиболее бесспорных требования че­ловеческой природы: естественную потребность домогаться права на вещи, находящиеся в общей собственности, и естест­венный разум, в силу которого каждый стремится избежать насильственной смерти. Поэтому, с его точки зрения, вслед за установлением общей собственности на вещи неизбежно сле­дует война, а за ней — всевозможные несчастья. И так как в силу собственной природы все стремятся избежать этого, то умеренность, благоразумие, утверждаемые в законах государ­ства, это благо.

Важнейшая идея Гоббса — о двух состояниях человече­ского общества: 1) естественном (когда нет государственного устройства) и 2) гражданском (когда есть государство). В пер­вом состоянии — нет морали (действует принцип «человек человеку — волк»), идет война «каждого против каждого» и «всех против всех» и это состояние грозит самоистреблением, гибелью роду человеческому. Поэтому существует жизненная необходимость установления общественного договора и власти государства, разграничения функций его институтов. Таким образом, на путь мирной жизни людей толкает стремление к самосохранению, страх смерти, т.е. есть законы. В ко­нечном счете, у него появляется «золотое правило» морали (фиксированное и в Новом Завете): «Не делай другому того, что ты не желал бы, чтобы было сделано по отношению к тебе» (в этом самоограничение неистребимого человеческого эгоизма).

Государство, по его мнению, — институт, реализующий разумность человеческой природы. Только в услови­ях гражданского общества человек становится подлинно мо­ральным существом.

Что такое государство

... вопрос. опираясь на опыт многих людей, задавая ему сопутствующие вопросы, попробуем помочь ему в этом. –¥— –¥— –¥— –¥— –¥— –¥— –¥— –¥— –¥— –¥— –¥— –¥— –¥— –¥— –¥—   ВОПРОС № 001: Что такое ГОСУДАРСТВО? ОТВЕТЫ НА ВОПРОС № 001: ... этом коренное население жило на своей исконной территории и негласно соблюдало все законы своего Народа, чтя и используя на практике его Культуру, Язык, Заветы, Запреты ...

С этикой Гоббса связана его трактовка свободы и необхо­димости. Все, что происходит, не исключая и случайного, происходит, по его мнению, по необходимым причинам. Сво­бодой, которая была бы свободой от необходимости, не обла­дает ни воля человека, ни тем более воля животных. Если су­ществует необходимость, чтобы человек имел определенное желание делать что-либо (или не делать), то действие (или не действие) следует с необходимостью. Быть свободным от при­нуждения не может, с его точки зрения, ни один человек. При этом, когда мы видим и познаем силу, которая побуждает нас к чему-либо, — мы признаем необходимость; когда мы ее не замечаем, то думаем, что ее вообще не существует и что по­ступок произведен свободно, а не под влиянием каких-либо причин. «В целом, — пишет он, — как будет действовать тот, кто испытывает определенные чувства, зависит от него само­го, но самовлечение не есть нечто, свободно выбираемое им (оно само детерминировано изнутри или извне обстоятельст­вами).

Человек, меняющий положение своих членов по прихо­ти, свободен делать то, что ему угодно, хотя не в его воле или власти выбирать свою прихоть, желание, сделать свой выбор. Я утверждаю: то, что неизбежно вызывает и определяет действие, состоит в сумме ныне существующих вещей». Исходя из понимания свободы действий человека только в рамках осознанной им безусловной необходимости, он и утверждает необходимость государства, сильной государственной власти, как инструмента, реализующего разумность человеческой природы. И свобода означает уже беспрекословное подчине­ние юридическим нормам (осознанная необходимость).

В ус­ловиях хорошо организованного правового строя свобода, по Гоббсу, означает беспрекословное подчинение гражданским нормам. Поэтому необходима сильная государственная власть. Однако и с его точки зрения недопустима чрезмерная регламентация личной жизни граждан. «Существует большое различие между правом и законом, ибо закон — это узы, пра­во же есть свобода, и они противоположны друг другу». С этой точки зрения он формирует соответствующее предос­тережение для правителя, утверждая, что два обстоятельства обычно являются причиной переворотов: это установление бессмысленных догматов и образ жизни проповедников, не соответствующий предписаниям их проповедей.

Итак, он утверждает жесткую необходимость твердого со­блюдения установленных законов общения. И даже объектив­ная вроде бы необходимость действия не делает, по его мне­нию, несправедливыми законы, которые запрещают его. Не необходимость, а воля к тому, чтобы нарушить закон, делает действие несправедливым, считает он, и закон должен рас­сматривать волю к действию, а не другие предшествующие его причины. «Я утверждаю, — пишет он, — какая бы необ­ходимая причина не предшествовала действию, — если дейст­вие воспрещено, то совершивший его добровольно должен быть наказан». Издавать закон, с его точки зрения, значит соз­давать причину и основу справедливости и вынуждать к ут­верждаемой справедливости. Закон имеет в виду не прошед­шее зло, а будущее добро. Его цель — сделать преступника и других людей справедливыми, чтобы они больше не поступали плохо. По закону людей даже убивают со справедливо­стью, пишет он, потому что их действия вредны, — сохраняют же и щадят тех, последствия действий которых не вредны. На­казывать тех, кто добровольно вредит, — значит делать волю других людей такой, какой она должна быть, приспосабливать ее к определенным условиям в целях сохранения общества. С другой стороны, там, где нет закона, не может быть неспра­ведливым ни убийство, ни что-либо иное, — каждый действует тогда по праву природы и губит все, что ему вредит, — и животных и людей.

Генезис и сущность человека

... живописи и скульптуре появляются изображения людей. Теперь сознание человека могло объять не только внешний, но и внутренний мир. Возникла необходимость в передаче информации, традиций, обычаев, ... Ч.Дарвина, в христианском мире господствовало учение о Божественном сотворении человека. Достаточно распространены концепции происхождения человека из культуры, в основе которых лежит религиозный культ ( ...

Именно с этих позиций он рассматривает отношения между государствами: «Если существуют два утверждения: «человек человеку — Бог» и «человек человеку — волк», то первое го­дится для отношений между согражданами (видимо, как идеал), второе — когда речь идет об отношениях между государства­ми». В частности, он утверждает, что деяния и высказывания римлян и греков сделались знаменитыми и стали достоянием истории благодаря прежде всего не разуму, а их мощи и иной раз и тому самому волчьему зверству в отношении соседей, и котором они взаимно упрекают друг друга. Римский народ, к примеру, хотя и был свободолюбив и ненавидел царей (устами Катона утверждал, что цари — из породы хищных зверей), — «… ну а сам-то римский народ, — вопрошает он, — который разорил чуть ли не весь мир, — разве сам он не был ужаснейшим чудовищем?» Итак, этика взаимоотношений между государст­вами трактуется им прямо противоположно этике взаимоотно­шений между гражданами одного государства.

Исходя из изложенных предпосылок, он разбирает и от­ношение к религии. Религия тоже рассматривается как такой закон, который надлежит безусловно исполнять. «Любить Бо­га — значит радостно исполнять его заветы, — пишет он, — поэтому религия — это не философия, а закон в каждом госу­дарстве, — следует не спорить о ней, а исполнять ее веления». В целом все же отношение к религии у него сложное и в большой мере саркастическое. В то же время он четко и ре­шительно отделяет теологию от философии.

В связи со сказанным представляют интерес также его ис­следования по вопросам психических свойств и качеств челове­ка. В частности, аффекты или волнения души он трактует как следствие различных видов влечений или отвращений человека, подчеркивая их негативное влияние, — они делают невозмож­ным правильное размышление. Аффекты коренятся в различ­ных физиологических процессах, а именно, в движениях крови и животных духов, влечение стремится к удовлетворению в прямом непосредственном действии, хотя разум диктует ос­мотрительность и осторожность. Способности человека он трактует как склонности к определенным вещам, обусловлен­ные темпераментом, жизненным опытом, привычкой, дарами судьбы, собственным мнением и чужим авторитетом. Укоре­нившиеся склонности (благодаря привычке), которые могут проявляться, не встречая противодействия разума, он называет нравами. Если они хороши — это добродетели, если плохи — это пороки. Выдающиеся личности, действующие в согласии с духовными склонностями, приобретенными обозначенным способом, и призванием (дар судьбы) — прекрасны, по его мнению, ибо это признак свободного духа, находящегося в гар­монии. Итак, подчеркивается как унаследованность психиче­ских свойств и качеств человека, так и их формируемость.

 

Французское Просвещение XVII в. продолжает дискредитацию идеи богоданности моральных норм (Д. Дидро) и разработку концеп­ций общественного переустройства {Вольтер, Ж.-Ж. Руссо).

Двигательная активность человека в различные периоды жизни

... заглушает «инстинкт свободы» и прививает человеку психологию подчинения. Грудной возраст (до одного года) из всех периодов жизни человека характеризуется наиболее бурным развитием абсолютно всех ... его структурно-функциональных систем. В становлении функций организма ребенка первого года жизни исключительно важное ...

Знамена­тельно появление в это время выдвинутой К. Гелъвецием и П. Гольба­хом теории разумного эгоизма, суть которой заключалась в том, что «правильно (разумно) понятый личный интерес есть залог общего блага всех». В XIX в. теорию разумного эгоизма использовали русские революцион­ные демократы (Чернышевский и др.).

Но они, по сути, перевернули ее смысл, поставив на первое место «правильно понятый общественный ин­терес» и придав тем самым высшему личностному интересу пафос граж­данского самопожертвования.

 

Этика во Франции и Голландии.

Метод Рене Декарта (1596-1650) — рационалистический в отличие от эмпиризма Бекона. Как и Монтень, Декарт использует и оружие скептицизма для установления своего исходного философского прин­ципа: «Cogito ergo sum» («Я мыслю, следовательно, я существую»).

Ра­ционалистична и его этика. Изложив основания этики в «Рассужде­нии о методе», Декарт в трактате «Страсти души» связывает этику с психологией и выстраивает систему страстей, подчиняя их разуму. Декарт формулирует правила этики, опираясь на собственный опыт: повиноваться законам и обычаям своей страны и, следуя разумным советам, быть умеренным, избегая крайностей; пользоваться своим умом в познании, иметь определенные суждения о добре и зле, о том, как должно или не должно поступать; быть твердым и решительным в следовании советам разума. Эта твердая решимость в действиях и есть добродетель. Благодаря яркости примеров и тонкости в описа­нии душевных движений трактат послужил источником для писате­лей-моралистов XVII-XVIII вв.

Младший современник Декарта Блез Паскаль (1623-1662) — ма­тематик и физик, автор «Писем к провинциалу» и опубликованных после его смерти «Мыслей», едва ли не самый глубокий из филосо­фов-пессимистов. Паскаль рассматривал человека как существо про­тиворечивое, трагическое, одновременно падшее и великое. Человек смертен, слаб, легко поддается порокам. Но только человек сознает свои недостатки, свою немощь и могущество природы, только чело­век способен мыслить, и потому он велик, охватывая мыслью весь мир. Осознавая противоречие разума и веры, Паскаль лично для се­бя избирает веру как любовь. Это Паскаль создал образ человека как мыслящего тростника: «…все наше достоинство заключается в мысли. Будем же стараться хорошо мыслить: вот начало нравственности».

Познавая себя, мы открываем законы мироздания. Человек есть микрокосм, миниатюрная модель макрокосма: в нем, как в зеркале, отражаются все сложности и противоречия большого мира. Но что может заставить человека заниматься самопознанием? Житейские дела и привязанности, повседневные заботы и нужды, публичная жизнь и гражданские обязанности постоянно отвлекают человека от этого самого важного занятия. «Людей с самого детства, — писал Паскаль, — обязывают заботиться о своей чести, о своем достатке, о своих друзьях, а также о достатке и чести друзей, их изнуряют всякими де­лами, изучением языков, упражнениями; им внушают, что они не будут счастливы, если их здоровье, честь, имение, а также здоровье, честь, имение их друзей не будет в хорошем состоянии, и что отсут­ствие хотя бы одного из этих благ принесет им несчастье. Так их на­гружают обязанностями и заботами, заставляя суетиться с рассвета. Странный способ делать людей счастливыми, скажете вы; что мож­но придумать лучше этого, чтобы сделать их несчастными? Как что: надо только отнять у них все эти заботы, и тогда они взглянут на себя, задумаются, кто же они такие, откуда они пришли, куда идут; им нельзя дать слишком много занятий и развлечений. Вот почему их так неустанно готовят к делам, а если выпадет им несколько сво­бодных минут, советуют употребить их на забавы, игры и постоянно чем-то себя занимать. Сколько пустоты и мерзости в сердце челове­ческом» ( Паскаль Б. Мысли, М., 1995. С. 117.).

Человек как личность 3

... себя вне человечества, ни человечество — вне универсума5, а феномен человека заключается в том, что он — человек — в природе есть настоящий факт, к которому приложимы требования и методы ... решала философия, одно из центральных мест занимали проблемы человека. И вопрос о природе (сущности) человека, его происхождении и назначении, месте человека в мире — одна из основных проблем в ...

«Что за химера — человек? — восклицал Паскаль. — Какая не­видаль, какое чудовище, какой хаос, какое поле противоречий, какое чудо! Судья всех вещей, бессмысленный червь земляной, храни­тель истины, сточная яма сомнений и ошибок, слава и сор вселен­ной. Кто распутает этот клубок?.. Узнай же, гордый человек, что ты — парадокс для самого себя. Смирись, бессильный разум! Умолкни, бессмысленная природа, узнай, что человек бесконечно выше человека…» (Паскаль Б. Указ. соч. С. 10.).

Человек — превосходнейшее из созданий. И тем не менее люди себя оценивают то слишком высоко, то слишком низко. Поднимите ваши глаза к Богу, говорят одни, смотрите на Того, с Кем вы так схо­жи и Кто вас создал, чтобы вы поклонялись Ему. Вы можете стать по­добны Ему, мудрость вас с Ним уравняет, если вы захотите ей следо­вать. Еще древнегреческий мыслитель Эпиктет говорил: «Выше голо­ву, свободные люди!» А другие говорят: «Опусти свои глаза к земле, ты, жалкий червь, и смотри на животных, своих сотоварищей».

Кто же все-таки человек и с кем его можно сравнивать — с Бо­гом или с животными? Какое страшное расстояние и какая страш­ная растерянность у человека, который явно сбился с пути, в боль­шой тревоге ищет этот путь и не может найти. Человек окружен со всех сторон пугающей бесконечностью: с одной стороны Вселенная, в которой Земля — крохотная точка, а человек — вообще исчезающе малая величина. С другой стороны — бесконечность внутри мельчайшего атома, бесконечность вглубь ничтожнейшего продукта природы. И человек стоит между двумя безднами — бесконечно­стью и ничтожностью — и трепещет при виде этих чудес. Но что значат эти бесконечности в сравнении с человеком — хоть он и песчинка в космосе, хрупкий тростник, но тростник мыслящий. Не нужно ополчаться против него всей вселенной, писал Паскаль, чтобы его раздавить; облачка пара, капельки воды достаточно, чтобы его убить. Но пусть Вселенная и раздавит его, человек все равно будет выше своего убийцы, ибо он знает, что умирает, и знает превосходст­во вселенной над ним. Вселенная ничего этого не знает (Там же С. 136-137).

Французский философ эпохи Возрождения Мишель Монтень (1533—1592) в своем знаменитом труде «Опыты», написанном в форме коротких эссе, уделил проблемам морали много внимания.Будучи противником и критиком аскетической морали, он проповедовал жизнь в согласии с природой и разумом. Монтень считал, что счастье и удовольствие являются основным двигателем человече­ских поступков.

С точки зрения французского мыслителя, повседневная жизнь дает нам много возможностей жить нравственной жизнью и в самых обычных повседневных делах проявлять силу духа, присущую мо­ральному существу. Жить — вот мое занятие и искусство, говорил он. Но для того чтобы овладеть этим искусством, надо заниматься самопознанием. Заниматься самим собой — на первый взгляд кажется индивидуальной прихотью, тщеславием. Такое, конечно, бы­вает. Но подобная крайность, считал Монтень, проявляется только у тех, кто изучает себя лишь поверхностно; у тех, кто обращается к себе, лишь покончив со всеми своими делами; кто считает занятие собой делом пустым и праздным; кто держится мнения, что разви­вать свой ум и совершенствовать свой характер — все равно что строить воздушные замки; и кто полагает, что самопознание — дело постороннее и третьестепенное.

Этика наука о морали и нравственности

... философ утверждал, что этика ничего не заимствует из других наук о человеке, а законы, принципы морали существенно отличаются от эмпирического знания и до всякого опыта (a priori) ... заложены в нашем разуме. Кант стремился разработать «чистую моральную философию» как совершенно самостоятельную ...

Устремляться при осаде крепости в брешь, стоять во главе по­сольства, править народом — все эти поступки окружены блеском и обращают на себя внимание всех. «Но бранить, смеяться, продавать, плакать, платить, любить, ненавидеть и беседовать с близкими и с самим собой мягко и всегда соблюдая справедливость, не поддавать­ся слабости, неизменно оставаться самим собой — это вещь гораздо более редкая, более трудная и менее бросающаяся в глаза. Жизни, протекающей в уединении, ведомы такие же, если не более сложные обязанности, какие ведомы жизни, не замыкающейся в себе.

Если бы кто спросил Александра [Македонского], что он умеет делать, тот бы ответил — подчинять мир своей власти; если бы кто обратился с тем же вопросом к Сократу, он несомненно сказал бы, что умеет жить, как подобает людям, то есть в соответствии с пред­писаниями природы, а для этого требуются более обширные, более глубокие и полезные познания. Ценность души определяется не способностью высоко возноситься, но способностью быть упорядо­ченным всегда и во всем» (Монтень М. Опыты М , 1981 Т 3., С 23).

И еще одно рассуждение Монтеня — когда человек жалуется, что весь день пробездельничал, ничего не совершил, то ему можно ответить: «Как? А разве ты не жил? Просто жить — не только самое главное, но и самое замечательное из твоих дел. «Если бы мне дали возможность участвовать в больших делах, я бы показал, на что способен». А сумел ли ты обдумать свою повседневную жизнь и поль­зоваться ею, как следует? Если да, то ты уже совершил величайшее благо». Природа не нуждается в какой-то особой счастливой доле, чтобы показать себя. Она одна и та же на любом уровне бытия, одна и та же за завесой и без нее. Не надо сочинять умные книги, доста­точно разумно вести себя в повседневности, надо не выигрывать битвы, а наводить порядок и устанавливать мир в обычных наших обстоятельствах. Лучшее творение, по Монтеню, жить согласно ра­зуму. Все прочее — царствовать, накоплять богатства, строить — все это, самое большее, дополнения и довески. Лишь мелкие люди, ко­торых подавляет любая деятельность, не умеют из нее выпутаться, не умеют ни отойти на время от дел, ни вернуться к ним ( Монтень М. Указ. Соч. С. 304.).

Бенедикт (Барух) Спиноза (1632-1677), живший в Голландии, развивал интеллектуализм Декарта, выстраивая свою «Этику» как геометрически доказанную, научную философию. Учение Спинозы отличают рационализм, индивидуализм и оптимизм. Требования разума, чтобы каждый любил самого себя, согласуются с требова­ниями природы. Это стремление к самосохранению есть первое и един­ственное обоснование добродетели: разумный эгоизм оказывается согласным с альтруизмом. Люди приносят более всего пользы друг другу, когда ищут собственную пользу. Разум и воля по существу едины: «Я полагаю свободу не в свободном решении, а в свободной (то есть осознанной) необходимости». Идеал Спинозы — свободно мыслящий человек, чуждый заблуждений и предрассудков, для ко­торого интеллектуальная любовь к Богу (Природе, Субстанции) есть высшее блаженство и одновременно — сама добродетель.

Философское учение И. Канта

... Согласно Канту, моральный закон заставляет человека также принять идею существования Бога и бессмертия души. По Канту, мораль обусловливает ... определяемыми понятиями – химизма, организма, познания и др. Гегель характеризовал категории как текущие, находящиеся в состоянии непрерывного ... Кант называл «явлениями». Человек, по мнению Канта, может знать лишь «явления», каковы же вещи сами по себе, человек ...

Французские писатели-моралисты Франсуа де Ларошфуко (1613-1680) и Жан де Лабрюйер (1645-1696) продолжили критику пороков человеческих, но в отличие от англичан уделяли большее внимание индивидуальным, а не социальным порокам. Основной мишенью в «Максимах и моральных размышлениях» Ларошфуко оказывается своекорыстие, которое, по его словам, способно использовать любые личины — даже личину бескорыстия. «Характеры» Лабрюйера пред­ставили пеструю картину нравов эпохи Людовика XIV.

Вольтер (1694-1778) был ярым ненавистником религиозного фанатизма. В своих философских трудах, а также в «Философских повестях» Вольтер рассуждал о назначении человека в мире и его обязанностях перед обществом, о поисках гармонии между естест­венными стремлениями человека и общезначимыми нормами пове­дения, о добре и зле, свободе и ее границах. Поскольку земная жизнь — единственная реальность для человека, следует жить согласно при­роде, удовлетворять естественные желания, стремиться к полезному, а критерием добродетели и порока, добра и зла является общественная польза. Вольтер бескомпромиссен в борьбе с церковью. Он отрицает идеалы аскетизма, разоблачает ханжество и фанатизм, религиозную нетерпимость.

Младший современник Вольтера Жан Жак Руссо (1712-1778) считал, что человек по своей естественной природе добр. Эгоистич­ным, своекорыстным, жестоким делает его общество. Принцип спра­ведливости заключен в любви к людям, которая исходит из любви к себе, — в этом сущность заповеди Христа, а правило делать другим то, чего хотим от другиx себе, истинную основу имеет в совести и чувстве. В трактате «Способствовал ли прогресс наук и искусств улучшению нравов. Руссо отвечает на это вопрос категорическим «нет» И так будет до тех пор. пока существует и углубляется неравенство между людьми, основанное на частной собственности. На одном разуме, независимо от совести, нельзя основать ни одного естественного за­кона, утверждает Руссо, отвергая точку зрения Гоббса. Он развивает идею «общественного договора», когда политика и нравственность взаимоукрепляют друг друга и способствуют формированию патрио­тизма.

Французские энциклопедисты — Дени Дидро (1713-1784), Поль Анри Гольбах (1723-1789) и Клод Адриан Гельвеции (1715-1771) — активно разрабатывали проблемы этики. Наиболее подробно иссле­довал проблемы морали Гельвеции в работах «Об уме» и «О челове­ке», Гольбах — отчасти в «Системе природы» и особенно в «Основах всеобщей морали, или Катехизисе природы». Вполне в духе утилита­ризма энциклопедисты утверждали, что человек по природе эгоист, всегда стремится к собственной пользе. Однако сердцевину их этико-политических взглядов составляет учение о трех видах интересов: личном, частном и общественном. Правильно понятый личный инте­рес совпадает с общественным, но мешает осознанию этого единства корыстный частный интерес господствующих сословий — дворянства и духовенства. Наиболее важными становятся политические добро­детели. «Человек создан для деятельности. Этого требуют его собст­венные интересы. Только жизнь, посвященная труду на пользу об­ществу, делает его достойным в глазах других людей. Мы лишь тогда имеем право на награды, когда верно служим обществу», — утверж­дал в «Основах всеобщей морали» Гольбах.

 

Младший современник Декарта Блез Паскаль (1623-1662) — ма­тематик и физик, автор «Писем к провинциалу» и опубликованных после его смерти «Мыслей»,… Познавая себя, мы открываем законы мироздания. Человек есть микрокосм,… «Что за химера — человек? — восклицал Паскаль. — Какая не­видаль, какое чудовище, какой хаос, какое поле противоречий,…

Лекция 7.

 

Этика немецкой классической философии.

Немецкая классическая философия является кульминацией раз­вития европейского рационализма. Соответственно, и эпический ра­ционализм достигает в начале XIX в. наивысшей точки. От изучения внешнего мира — сверхъестественного (Бог) и естественного (Приро­да) — разум перешел к анализу собственной внутренней структуры, занявшись этико-философской рефлексией. Впервые были сделаны попытки обосновать автономное существование морали как самодос­таточного принципа, не зависящего от социальной среды и жизненно­го опыта личности. И.Кант (1724-1804) в «Критике чистого разума», «Критике прак­тического разума», «Основах метафизики нравственности» разделил все структуры сознания на два типа:

1) изначально доопытно (априори) данные человеку способности познания (восприятие, суждение и др.), в том числе и всеобщий нравственный закон — категорический императив;

Полученное на протяжении жизни из опыта (апостериори) знание, в том числе и гипотетический императив, обусловленный воспитанием, исторической эпохой, окружающей человека реальностью.Сущность морали сводится к вечному и неизменному категори­ческому императиву, требующему безусловного выполнения. Две наиболее известные его формулировки следующие: 1) «поступай только согласно такой максиме (правилу), руководствуясь которой, ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим зако­ном»; 2) «поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого как к цели, и никогда не отно­сился бы к нему только как к средству».

Исходя из того, что моральный закон обладает абсолютной необходимо­стью, Кант приходит к выводам, что он тождествен любой чистой (доброй) воле, выступает как долг и совпадает со всеобщей формой законодатель­ства, ограничивающего максимы поведения условием их общезначимо­сти, самоценности человечества в лице каждого индивида и автономности его воли. Истинность нравственного закона подтверждается постулатом свободы. Свобода человеческих поступков не отменяет их необходимости, они существуют в разных отношениях, в разных, не пересекающихся меж­ду собой плоскостях. Нравственность дана человеку постольку, посколь­ку он является разумным существом и принадлежит миру свободы.

Иммануил Кант высказал много глубоких сообра­жений в своем учении о морали. Так, все поступки людей Кант в своей книге «Критика практического разума» (под практикой пони­малось учение о поведении) поделил на моральные и легальные (за­конные). Если, например, ты бросаешься в воду, спасая тонущего человека, но при этом знаешь, что тонущий очень богат и щедро тебя отблагодарит, — твой поступок вполне законный, но не имеет никакого отношения к морали. Если приятель просит одолжить ему небольшую сумму, и ты ему даешь, тебе не жалко, у тебя и так еще много остается, а при этом греешь себя мыслью, что сейчас ты ему поможешь, а завтра он тебе, — это легальный, но не моральный по­ступок.

Но если ты увидел тонущего человека и пытаешься помочь ему, ибо должен помочь другому, не можешь не помочь — то это, по Канту, моральный поступок. Если у тебя просят денег, а их осталось только на один день, и если ты отдашь, то завтра сам будешь голо­дать, но ты не можешь не отдать, тебя же просят, — это поступок моральный.

Таким образом, моральный поступок, по Канту, — это посту­пок, совершенный вопреки естественной склонности, то есть на­правленный против самого себя. Пусть мне будет плохо, но я не могу не помочь другому, я ведь человек и не могу опуститься ниже своего достоинства, думать о выгоде или о последствиях. Я должен здесь и сейчас поступить как человек.

Из рассуждений о моральных и легальных поступках Кант вы­водил категорию долга. Обычно долг воспринимается нами как очень скучное понятие, нам с детства прожужжали все уши: ты дол­жен, ты должен! Однако Кант считал, что, только выполняя долг, человек становится свободным. Пусть я пострадаю, пусть умру, а долг выполню. Выполняя долг, я могу пойти против себя самого, против законов природы. Но выше законов природы — законы сво­боды. Если я дал честное слово, то нарушить его для меня страшнее смерти, я даже могу пойти на смерть, но от своего слова не отре­кусь. Ни одно животное не знает чувства долга, у любого животного сильнее инстинкт самосохранения (как и у многих людей, находя­щихся на уровне животного существования).

Но что может быть прекраснее свободной воли человека, который, не считаясь ни со смертельными опасностями, ни с угрозами собственному благопо­лучию, стоит на своем, стоит выше законов природы. Что мне бо­лезнь, что мне смерть, ведь, если я отрекусь от собственных слов, если я не выполню свой человеческий долг, я же потом жить не смогу, мне будет стыдно в глаза людям посмотреть.

Можно оправдаться перед другими: не смог я этого сделать — спасти тонущего или помочь ближнему — слаб был, струсил, опасно это, плохо плаваю, собственных детей надо кормить, куда уж о чу­жих думать и т. д. Тебя поймут, простят, но сам ты себя никогда не сможешь простить, если у тебя есть совесть. Совесть — это и есть показатель человечности.

Кант утверждал, что мораль содержит равные требования, в равной степени предъявляемые каждому индивиду. Никакие осо­бые обстоятельства — слабая физическая конституция или социаль­ные лишения, которые определяют и, возможно, деформируют структуру мотивации, или ограничения любого другого рода — не освобождают кого-либо от принципов морали. Хотя моральная вина может смягчиться, а неудачи в реализации принципов морали иногда прощаются. Более конструктивная формулировка значения этой интуиции заключается в том, что рациональные индивиды не­зависимо от своих способностей или их отсутствия в равной мере наделены моральной волей и не только могут утверждать, что такое хорошо, но и желать этого, сообразно поступая, несмотря на огра­ниченность своих возможностей. Кант, конечно, не предполагал, что мораль означает требование одних и тех же поступков (или од­них и тех же намерений) от различных людей. Не утверждал он и того, что равенство рациональных индивидов подразумевает и ра­венство их естественных дарований. Но у каждого человека есть моральное обязательство развивать и культивировать свои способ­ности и таланты. Например, после разгрома декабристского восстания многие его участники вели себя очень странно. Так, П. Пестель — человек большого личного мужества, — будучи арестованным, на допросах назвал много фамилий людей, которые даже не были причастны к движению декабристов, видимо оправдывая для себя такое поведе­ние тем, что царское правительство, узнав о таком большом количе­стве сторонников декабристов, испугается и пойдет на реформы. Но был еще и известный декабрист М. Лунин, который вел себя очень последовательно и достойно, ни в какие переговоры не всту­пал, никаких фамилий не называл и вообще считал, что всякое до­носительство и предательство для него — вещь невозможная. «Ка­кое мне дело, — мог бы сказать он, — до царя и правительства, до того, что оно напугается и пойдет на реформы и в будущем жизнь станет легче. Какое мне дело до будущего. Ведь я сейчас погублю свою бессмертную душу, выдав кого-нибудь. Как же я буду после этого жить?» Лунин прекрасно понимал, что есть вещи гораздо более важные, чем собственная жизнь и благополучие, есть такие невидимые вещи, как честь и достоинство, невидимый материал, из которого ткется человеческое существование. Нет совести, нет любви, нет чести — и нет человека, а есть животное — с большой головой, со многими знаниями, умное, хитрое, — но животное.Есть сколько угодно причин для оправдания плохих поступков, нет только никаких причин для поступков хороших, совершенных по совести. Ты почему помог человеку? Да не почему, по совести. Когда «не почему» — тогда по совести. Просто ты не мог поступить иначе, потому что ты человек.

Кант говорит о двух моральных законах. Первый закон: Посту­пай так, чтобы максима твоей воли могла быть основой всеобщего за­конодательства! То есть поступай всегда максимально по-человече­ски, не делая никаких уступок себе и никак не оправдывая своих слабостей, и тогда твой поступок будет законом для всех, в том чис­ле и для тебя самого. В христианской религии есть моральная норма — «поступай так, как хочешь, чтобы с тобой поступали». Однако Кант не совсем это имел в виду, ибо есть люди, которым нравится, когда с ними посту­пают плохо. Категорический императив, формулируемый Кантом, есть, несомненно, определение должного как нравственного идеала. Кант неоднократно подчеркивал, что едва ли найдется такой чело­век, мотивы поведения которого полностью исключали бы воздей­ствие чувственности, то есть представляли бы собой одно лишь ап­риорное сознание долга, формулируемого категорическим импера­тивом. Нравственный закон является, с этой точки зрения, идеалом, полное осуществление которого недостижимо. Однако любое при­ближение к этому идеалу, согласно учению Канта, возможно. Человек способен руководствоваться в своих поступках нравственным законом, то есть превращать этот закон в определяющий мотив сво­его поведения. Поэтому можно сказать, что категорический импера­тив хоть и не полностью, но все же вполне осуществимый идеал. Кант настаивал на этом заключении, подчеркивая, что категориче­ский императив лишь потому и является нравственным законом, что он выполним, в то время как невыполнимое требование, несо­вместимое с природой человека, не может быть нравственным зако­ном.В этой связи Кант замечал: «Не было бы долгом стремиться к определенному действию нашей воли, если бы это действие не было возможно и в опыте…»( Кант И. О поговорке «Может быть, это и верно в теории, но не годится для практики» // Кант И. Соч.. в 6 т. Т 4 Ч. 2. М., 1965. С. 63).

Если тот или иной человек уклоняется от выполнения категори­ческого императива, то причиной этого оказывается его собствен­ная субъективность, его личный произвол, а не обстоятельства, которые не зависят от его сознания и воли. Без этого была бы невоз­можна вменяемость, ответственность человека за свои поступки.

Второй закон: Человек всегда должен быть только целью и нико­гда не может быть средством! Нельзя использовать человека, его жизнь, его здоровье ни для каких, даже самых благородных и воз­вышенных, целей. Почти никогда в истории этот закон не выпол­нялся, всегда индивидуальную человеческую жизнь в грош не ста­вили сильные мира сего. Часто можно слышать: потерпите, пусть ваша жизнь скудна и плоха, зато следующие поколения будут сча­стливы. Все эти рассуждения противоречат человеческому закону. Во время Великой Отечественной войны многие города брали к датам: к 7 ноября, к 1 мая, ко дню рождения Сталина, брали, не считаясь с потерями и, как говорил писатель В. Астафьев, завалили немцев трупами. То, что наша страна потеряла во Второй мировой войне гораздо больше людей, чем Германия, многое говорит об от­ношении к человеку в советское время, да и вообще в истории России. Никогда, даже в мелочах, нельзя использовать человека как средство, для своей выгоды. Нарушая этот закон, мы убиваем в себе человеческое начало. Заканчивая книгу, Кант писал о том, что две вещи в мире пора­жают и волнуют его больше всего на свете: звездное небо над нами с его бесконечными пространствами, мириадами светил; и нравст­венный закон в человеке, делающий его свободным. Причем второе поражает намного сильнее, ибо, выполняя нравственный закон, че­ловек становится выше законов Вселенной.

Канта в определенном смысле можно назвать мечтателем, он писал о законах морали как идеальных принципах, понимая, что никто не живет, руководствуясь только совестью, что в мире торже­ствуют зло, насилие, ханжество, несвобода, но тем не менее Кант считал, что это не должно лишать человека воли, не должно ослаб­лять его стремление к максимуму человечности. Человек должен жить так, как если бы он был свободен, даже если на самом деле су­ществует масса ограничений его свободы. Гарантом его борьбы за человеческое достоинство, за то, что рано или поздно в мире будет господствовать совесть, является Бог. Можно сколько угодно со­мневаться в существовании Бога, приводить научные доказательст­ва, можно, наоборот, верить в Бога и также пытаться научно обос­новать свою веру. Но мы должны, по Канту, жить так, как если бы Бог существовал.

 

Г.Ф.В. Гегель (1770-1831) в трудах «Наука логики», «Энциклопе­дия философских наук», «Философия права» также связывает мо­раль со структурами сознания.

В человеческом сознании, в рамках «философии духа», осуществляет свое самопознание абсолютная идея. «Философия духа» включает в себя три основные части: 1) «абсолютный дух» — высшие формы духовной актив­ности, с помощью которых абсолютная идея непосредственно приближа­ется к самопознанию: искусство, религия, философия; 2) «субъективный дух» — совокупность познавательных творческих способностей человека;

3) «объективный дух», который охватывает право, моральность и нравственность. При этом моральность и нравственность у Гегеля не тождественны: мораль — это область духовных ценностей, нравственность — соот­ветствующие им социальные отношения. Гегель обосновывает мораль как объективное состояние и как субъективный принцип долженст­вования, который утверждает в качестве субъекта человека. Отсюда моральная воля — это «для себя сущая свобода». Нравственность же есть действительность морали, она представляет собой всеобщий об­раз действий индивидов, в ней свобода, не переставая быть субъек­тивным принципом моральности, возвышается до действительного, объективного состояния. Если категориями морали являются «умы­сел», «вина», «намерение», «благо», «добро», «совесть», то категории нравственности — это «семья», «гражданское общество», «государст­во», то есть область гражданской этики.

Выдающийся немецкий философ полагал, что в античных теориях поведения нрав­ственное сознание индивида не отделено от политического созна­ния гражданина, им свойственна непосредственная нравственность, но не моральность; индивидуальная воля еще совпадает с нравами и обычаями, принятыми формами справедливости. Моральная точка зрения, по мысли Гегеля, в полной мере формируется только в со­временном ему буржуазном обществе. Общественное поведение от­дельного индивида, поскольку оно выходит за рамки юридического принуждения, становится делом знания и свободного морального решения.

Ступени гегелевского объективного духа должны были и факти­чески в некоторой степени соответствовали историческим стадиям развития: право — Рим, моральность — средневековье, нравствен­ность — организованное в конституционное государство граждан­ское общество, то есть современное Гегелю буржуазное общество.

Одна из главных работ Гегеля «Философия права» распадается на три части: абстрактное право, мораль, нравственность. Исход­ным пунктом права выступает свободная воля. Воплощение воли в вещах — сфера формального и абстрактного права, отношений соб­ственности. Первая заповедь права, по Гегелю, — будь юридиче­ским лицом и уважай других в качестве таковых. Раздел абстрактного права завершается анализом правонаруше­ния, то есть «преступления и наказания». Наказание — это не запу­гивание, оно играет иную роль, чем палка по отношению к собаке. В наказании осуществляется право преступника на отношение к нему как разумному и свободному существу. Далее следует переход от абстрактного права к морали. Воля личности должна проявиться не только в чем-то внешнем, но и в ее внутреннем мире. Внутренний мир личности есть мораль. Мораль­ная воля обнаруживается не в мыслях и намерениях, а и делах. Ге­гель подчеркивал деятельный характер намерения: оно приобретает значение, лишь воплотившись в поступок. Мы должны не просто хотеть чего-то великого, но и уметь добиться его, в противном слу­чае наше желание ничтожно. Лавры одного лишь хотения — сухие листья, которые никогда не зеленеют. Известно, что великие по­ступки в качестве одного из результатов дают деятельному индивиду власть, честь или славу. И часто возникает ложное представление, будто только этот внешний результат деятельности и является ее единственной целью. Таково воззрение лакеев по своей психологии, для которых не существует героев не потому, что последние не ге­рои, а потому, что первые — лакеи.

Человек имеет право делать свои потребности своими целями, при этом склонность и страсть к почестям и славе сами по себе не есть нечто дурное. И мораль не должна существовать в борьбе с соб­ственными склонностями человека, как полагал Кант. Никакое доброе намерение не может служить оправданием дур­ного поступка, тем более правонарушения. Но Гегель не формалист: при крайней беде он разрешает пойти наперекор абстрактному пра­ву. Если жизнь человека может быть спасена кражей куска хлеба, несправедливо рассматривать такой поступок как обыкновенное во­ровство, хотя этим и наносится ущерб собственности. Так возника­ет «право на неправовой поступок», «право требовать, чтобы нас не принесли в жертву праву». Границы этого «права» Гегель, разумеет­ся, не фиксировал, они слишком зыбки. Для него лишь ясно одно: принцип «fiat justitia» («пусть творится правосудие…») не должен иметь своим последствием «pereat mundus» («…даже если погибнет при этом мир»).

Основное понятие морального сознания — добро, «абсолютная конечная цель мира». Творить добро, заботясь не только о своем благе, но и о благе других, велит нам долг. Выяснение роли долга — заслуга практической философии Канта; Гегель признавал это, но считал необходимым сказать о ней и свое критическое слово. Сла­бое место кантовского категорического императива, требующего по­ступать так, как должны поступать все, — «пустой формализм». Им­ператив был бы хорош, «если бы мы уже обладали определенными принципами, указывающими, что нам делать». По этой же причине, считал Гегель, нельзя полагаться на одну только совесть, которая «есть глубочайшее внутреннее одиночество». Совесть, говорил Ге­гель, есть порождение современного мира, предшествующие эпохи имели перед собой лишь внешние регуляторы поведения — религию и право. Когда воля как самосознание ставит себя выше всеобщего, де­лает своим принципом произвол в поступках, возникает зло. «Злая воля волит то, что противоположно всеобщности воли». Откуда бе­рется зло? Человек по природе своей ни добр, ни зол. Но как толь­ко природное в человеке соотносится с волей как со свободой и знанием этой свободы, возникает возможность как для добра, так и для зла. Ребенок или малообразованный человек в меньшей степени отвечает за свои поступки. Но полностью при этом ответственность не снимается. Паскаль справедливо напоминал о последней молит­ве распятого Христа: «Господи, прости им, ибо не ведают, что тво­рят». Эта молитва была бы излишней, если бы неведение оправды­вало поступок и совершающие его, следовательно, не нуждались бы в прощении.

Выше морали Гегель ставил нравственность. Для него это были различные понятия. Мораль характеризует личную позицию инди­вида, в нравственности проявляются органические формы общно­сти людей — семья, гражданское общество, государство. В этих со­циальных институтах дух обнаруживает себя как нечто объективное и как подлинная свобода. Нравственность — вечная справедли­вость, по сравнению с которой суетные предприятия индивидов яв­ляются лишь игрою волн. (См: Гулыга А. Гегель М , 1970 С 139—141).

Гегель своим разграничением моральности и нравственности сделал важный шаг вперед на пути исторического осмысления мо­рали c философией. Моральность он истолковывал как выражение той общественной ситуации, когда эмпирические индивиды (со всем богатством их непосредственных мотивов действия) и общест­во в целом конфронтируют между собой. Моральность является при этом формой, посредством которой индивиды относятся к общест­венному целому; это некое отношение, но оно необозримо и неосу­ществимо. Оно потому и выступает у Канта как недостижимый иде­ал. Моральность является, согласно Гегелю, формой отношения ин­дивида и общества, свойственной лишь определенной эпохе. Поэтому программа преодоления стихийного буржуазного общества включает у него также переход от моральности к нравственности.

Гегелевское изображение морали как подчиненного момента по отношению к государству идеологически обосновывает тот факт, что субъектом морали является государство. Моральное отношение, в котором находится человек, — это для Гегеля просто отношение единичного индивида к другим индивидам. На этом уровне индивид выступает как по преимуществу чувствующий субъект; речь идет о так называемых практических чувствах (радость, надежда, страх) и специальных моральных чувствах (стыд, раскаяние).

Гегель призна­вал тем самым исходную эвдемонистическую основу поведения че­ловека. Но непосредственная связь индивидов друг с другом еще не становится собственно социальным отношением, ибо правовое, ре­лигиозное, нравственное содержание как раз не является чувством, оно опосредствованно рациональным знанием. Всю моральную сферу Гегель рассматривал как область непосредственности, то есть неадекватной непосредственности индивида и общественного це­лого. Он говорил, что общественная жизнь, ее историческое движе­ние не имеют ничего общего с моральными категориями. Исходя из такого понимания, Гегель осуждал моральные претензии Канта, то есть его попытку осмыслить историчность человеческого рода как моральность, принципиальное долженствование. Для Гегеля мо­ральная проблематика сводится к интеграции индивида в общество, его участию в государстве. Например, Гегель признавал французскую революцию лишь в ее наполеоновском заключительном пункте, который уже не знал событий, пробуждающих возвышенные чувства. И как раз здесь Ге­гель находил страсти, без которых, по его мнению, история не со­вершает значительных шагов. Без страсти никогда не было и не мо­жет быть совершено ничего великого. Но именно приняв форму та­кой продуктивной страсти, чувство, как полагал Гегель, выходит за моральные рамки. Исторические личности оказываются движимы­ми такими мотивами-страстями, как жажда господства, сознание власти, наслаждение командовать. Пытаться применять к ним мо­ральные понятия — это как раз Гегель и называет осуждением исто­рии с точки зрения лакея.

Этика Л. Фейербаха (1804-1872) превращает, по его собственным словам, «человека… в единственный, универсальный и высший пред­мет философии», делая его воплощением единства материального и духовного, вне конкретно-исторических условий его существова­ния. Антропологизм Фейербаха особенно ярко проявился в создан­ной им «новом религии любви», главным принципом которой он про­возгласил веру не в Бога, а в Человека как Бога для человека. В основе этой религии лежит взаимная любовь, требующая разумного самоог­раничения, бескорыстия, справедливого «распределения» счастья ме­жду людьми, когда стремление к счастью одного человека должно со­гласовываться с таким же стремлением другого. Этика Фейербаха, особенно по сравнению с авторитаризмом этики Гегеля, безусловно, носит гуманистический характер. В XX в. именно это привлекло к ней этические поиски таких движений, как хиппи, пацифисты и др.