Лекция первая — 2 января 1965 г.

метки: Образ, Пациент, Направить, Человек, Субъект, Фантазирование, Фрейд, Теперь

НАПРАВЛЕННОЕ ФАНТАЗИРОВАНИЕ

Робер Дезуаль

(Robert Desoille)

Серия лекций, прочитанных Робером Дезуалем

В Сорбонне в январе 1965 г. для студенческого психологического клуба

Робер Дезуаль (Robert Desoille) — французский психотерапевт, известный своими пионерскими исследованиями воображения. Он написал ряд книг: «Исследование аффективного бессознательного методом направленного фантазирования» (еще в 1938 г.), «Фантазии в психотерапии», «Психоанализ и направленное фантазирование», «Теория и практика метода направленного фантазирования» и др.

И тридцать лет спустя после опубликования этих лекций метод Р. Дезуаля является необходимой частью таких высокоэффективных современных методов краткосрочной психотерапии, как гипноанализ, эриксоновская терапия, психосинтез. Несмотря на обращение Р. Дезуаля к психофизиологическим интерпретациям, его работа проникнута гуманистической верой в способность личности сознательно «реконструировать» себя через взаимодействие с миром образов. Его исследования близко подводят нас к вопросу о роли мистических и эстетических переживаний в развитии личности.

(Л. Хегай)

 

Лекция первая — 2 января 1965 г.

 

Леди и джентльмены!

 

Вы выразили желание научиться технике направленного фантазирования. Для меня большая честь откликнуться на это желание, и я сделаю это с большим удовольствием.

Сначала давайте рассмотрим эксперимент и те явления, которые в нем можно наблюдать. Затем попытаемся объяснить их и понять, как их можно использовать в лечении неврозов.

Основная процедура этого эксперимента очень проста: субъект занимается фантазированием, лежа на кушетке насколько возможно комфортно в состоянии мускульной релаксации. Не обязательно быть полностью расслабленным, но он должен быть изолирован от шумов, находится в полумраке и с закрытыми глазами. Это поможет ему избежать беспокоящих помех при созерцании умственных образов.

В то время как спонтанные грезы обычно носят компенсаторный характер, направленное воображение не становится таким из-за нашего управления им. Оно проводится следующим образом: мы даем пациенту стартовый образ, например меч или берег моря, где есть глубокая вода. Мы просим его описать этот образ как можно тщательнее и задаем ему вопросы, чтобы прояснить детали, если это необходимо. Если это объект (например, мяч или ваза), мы просим его сказать, где этот объект и он сам находятся. Далее он описывает воображаемое место, в которое мы просим его переместиться. В течение первой сессии необходимо время от времени напоминать субъекту, что во сне все возможно.

Образ вожатого

Хороший вожатый — тот, у которого в отряде всегда хорошие дети (такое впечатление, что ему просто везет), мягкий, дружеский климат в коллективе. Его радует каждая предстоящая встреча с ребятами. Хороший вожатый всегда готов: играть с детьми, гулять, петь, выступать со сцены, сочинять, рисовать, шутить.., а главное — чутко реагировать на настроение ребят, на ситуацию в отряде, как шахматист ...

Теперь приступим к факторам, которые создают тонкость и эффективность направленного фантазирования. Воображаемое движение пациента в пространстве направляется психологом. Это движение происходит в первую очередь в вертикальном измерении, как подъем или спуск.

Через эту операцию мы обнаруживаем, что, хотя восхождение часто трудно в начале, на последующих сессиях оно приносит образы, которые становятся все более светлыми и которые выражают ощущение покоя, безмятежности и радоти, а по действию — открытые и щедрые чувства. Наоборот, образ спуска вызывает усиливающиеся мрачные чувства, которые могут быть неприятными и даже вызывать стрессы.

В обоих случаях мы имеем дело с основным законом психики: он выражен в повседневном языке. Мы можем говорить о «ярких идеях», «теплых чувствах» и «возвышенных мыслях». Мы признаем также «низкие дела, поступки», «холодный прием». Позже мы вернемся к этому закону и предложим психологическое объяснение.

Теперь коснемся проблемы внушения. Мы уже упомянули, что даем «стартовый образ» (например меч) и предлагаем подъем или спуск. Но мы также нуждаемся в других типах внушения. Их нужно выбирать так, чтобы предложенные действия были нормальными частями повседневного опыта пациента (как открывание двери), или, по меньшей мере, были восприняты без конфликта с его обычным опытом.

Используя эти процедуры для управления грезами пациента, мы можем вскрыть полный диапазон его эмоциональных реакций. Более того, мы также вызываем другие чувства, которые редко выражались, но также представляют часть этого репертуара действий.

Теперь обсудим основания для выбора стартового образа, на котором конструируется направленное воображение. Но сначала обратимся к некоторым важным аспектам человеческой жизни. Совершенно очевидно, человек должен исследовать себя, а затем выйти на границы взаимоотношений с другими. Это значит, чтобы понять пациента, нужно говорить с ним о нем самом и исследовать его отношение к мужчинам и женщинам. Однако если проводить это исследование на обычном языке, то оно скажет нам очень немного, если вообще что-нибудь скажет. Следовательно, нужно говорить с ним об этом на символическом, универсальном языке сновидений. Очень часто пациент может ответить на ваш вопрос на языке образов, а иногда возникает проговаривание и даже телесные ощущения. В любом случае их надо воспринимать как символы. Есть огромное преимущество этого символического типа выражения: это дает пациенту большую свободу выражения, ибо когда он описывает свое воображение на обычном языке, он не осознает его значения. Следовательно, он не чувствует необходимости контролировать свои чувства, переживаемые в направленном фантазировании.

Чтобы ускорить процесс лечения, я определил частоту возникновения различных образов. Это привело к использованию серии стандартных изобретенных тем, чтобы поместить пациента в ряд символических ситуаций, с которыми пациент сталкивался в то или иное время своей жизни. Я имею в виду явление драматизации, которое Фрейд обнаружил в снах.

Есть шесть тем, которыми я пользуюсь как стартовыми точками в терапевтических сессиях (см. таблицу).

Истории, которые субъекты создают в ответ на эти предположения, очень разные, но они всегда до некоторой степени общеназначимы. Образы, которые я предлагаю своим субъектам, действительно соответствуют точным вопросам. Они проверяют то, что Политцер назвал «интимным языком», универсальным языком символизма снов. Хотя субъект «знает» этот язык и говорит на нем бессознательно, он не осознает его семантики, значений вопросов и своих реплик. Чтобы понять пациента и помочь ему понять себя, терапевт и пациент должны вместе перевести символы с этого секретного на слова повседневного языка. Поэтому я прошу субъектов написать полный отчет о каждом направленном фантазировании и принести с собой на следующую сессию, чтобы мы могли проанализировать его содержание настолько полно, насколько возможно.

Чтобы пояснить, давайте возьмем, например, тему меча. Я предлагаю этот образ мужчине и прошу его сказать, что он представляет. На символическом языке это эквивалент вопросу: «Что вы думаете о себе как о мужчине в широком смысле?» Один может визуализировать подходящее оружие, другой увидит церемониальный меч, тогда как третий нарисует лезвие без ручки. Еще один может вообразить длинное тонкое лезвие с ручками на каждом конце, делающее его бесполезным в качестве оружия. И как последний пример, представляющий край диапазона возможных ответов, пациент может представить только фотографию меча.

№	Цель	Тема
		для мужчин	для женщин
1.	Столкновение с более обычными характеристиками	Меч	Сосуд или контейнер
2.	Столкновение с более подавленными характеристиками	Спуск в глубины океана для обоих полов
3.	Выход на границы с родителем противопо­ложного пола	Спуск в пещеру и обнаружение ведьмы или колдуньи	Спуск в пещеру и обнаружение колдуна или мага
4.	Выход на границы с родителем того же пола	Спуск в пещеру и обнаружение колдуна или мага	Спуск в пещеру и обнаружение ведьмы или колдуньи
5.	Выход на границы с социальным принуждением	Спуск в пещеру и нахождение сказочного дракона
6.	Выход на границы с эдиповой ситуацией	Замок со Спящей Красавицей в лесу

Интерпретация этих ответов требует чувствительности и тонкости. Это может быть сделано только в тесном сотруд­ничестве с субъектом и должно основываться на: 1) тщательном анамнезе прошлого субъекта, 2) идеях, которые субъект спонтанно ассоциирует с содержимым направленного фантазирования и 3) любых других идеях, которые возникают в течение терапевтической сессии. Интерпретацию следует считать правильной, если пациент чувствует, что она верна и полностью с ней соглашаемся. Позже мы вернемся к тому, как прийти к интерпретациям.

Как только первый образ задан, мы просим субъекта описать воображаемое окружение в деталях. Мы просим его пронести этот меч (или вазу), но не обращаем внимания на его длину. Затем, подчеркивая, что во сне все возможно, мы просим его представить себя у подножия горы, описать воображаемый ландшафт и начать восхождение на нее. Здесь могут подстерегать трудности. Хотя идея подъема очень про­ста, тем не менее одни пациенты воображают, что поднимаются быстро, другие это делают со значительными усилиями, путь им может видеться блокированным непреодолимыми помехами, такими, как нависающие утесы, которые мешают любому продвижению. В последнем случае психолог должен постоянно поддерживать усилия пациента и ни при каких обстоятельствах не давать ему почувствовать себя брошенным и незащищенным. Однако было бы неверным настаивать на слишком больших усилиях. В связи с этим не нужно перегружать выносливость пациента. По этой же причине направленное воображение не должно длиться дольше одного часа и в любом случае его следует довести до конца на утверждающей ноте. Следовательно, в каждом конкретном случае, мы должны почувствовать удовлетворение, если успешно довели субъекта до вершины, где он получил отдых, наслаждался видом и позволял себе чувствовать глубокое удовлетворение, которое соответствует тому, что Пьер Жане назвал «успешным подвигом».

Работая с менее подавленными субъектами, можно немного усилить этот первый опыт. После напоминания о том, что во сне все возможно, мы предлагаем ему вообразить дорожку облаков, поднимающуюся в пространство от его местонахождения на вершине горы. Затем просим его продолжить подъем. В этот момент важно постоянно удерживать внимание на чувствах пациента и преодолевать его желание сдержать подъем. Есть некоторые внушения, помогающие в этой задаче.

Например, мы можем сказать пациенту: «Представьте, что кто-то идет впереди и ведет вас за руку». Этот образ может вызвать образ любимого человека, просто помогающей руки или ангела (даже неверующие часто представляют ангелов).

Мы продолжаем, поддерживая постоянные усилия, пока субъект не достигнет естественного места отдыха. Теперь просим его взять меч (вазу в случае женщин) и посмотреть, как он изменился. Если изменения произошли, они чаще всего являются примерами улучшения и всегда связаны с действительно полезным развитием пациента. Для некоторых пациентов мы даже расширяем этот первый опыт, предлагая им представить луч света, бьющий по мечу (или вазе) и посмотреть, что произойдет. Если это ваза, то терапевт может пойти еще дальше, предложив пациенту поднять ее к небесам как подношение или посмотреть, чем она наполнена. Любые изменения в образе важны. Они служат индикаторами того, как субъект приспосабливается к технике направленного фантазирования, а также позволяют оценить то, что называется способностью субъекта к «сублимации» (я предпочитаю термин «социализация инстинктов»).

Одно из важных преимуществ техники эмоционального фантазирования в том, что интенсивные эмоциональные реакции вызываются очень просто. Они необходимы для достижения определенных состояний сознания и важны для исцеления. Но это преимущество имеет и опасные аспекты. Поэтому я тщательно избегаю в течение первых направленных грез всего, что может вызвать беспокойство.

Тревожных чувств не следует избегать во втором направленном фантазировании. Перед началом я предупреждаю субъекта, что собираюсь предложить ему спуск вниз, а это, возможно, вызовет появление нежелательных и даже пугающих образов. Но я прошу держаться храбро, потому что это единственный путь открыть причины и характер его тревог. Затем его можно обучить, как их побеждать и посте­пенно избавляться от них. Более того, я сразу предлагаю ему успокоиться, так как это новое направленное фантазирование закончится приятной сценой, которая оставит его в комфортном состоянии. После этих подготовительных ремарок, я предлагаю пациенту представить берег моря, скалы, где большая глубина. После того как он опишет эту сцену, предлагаю ему войти в воду, погружаясь настолько глубоко, насколько он может. Как только он это сделает, я побуждаю его опи­сывать все, что он видит. Обычно чувство страха возникает довольно быстро, и если я внушаю пациенту о возможном появлении чего-то угрожающего, то перед глазами может всплыть чудовище, очень часто это осьминог. Тогда я побуждаю пациента покорить зверя или приручить его силой волшебной палочки (это внушение совершенно приемлемо для большинства людей).

Затем я побуждаю пациента взять монстра и отправиться в его логово, например посетить грот. Если он находит там что-то специфическое, я прошу взять это с собой. Далее пациент должен представить свое возвращение на берег вместе с монстром. Здесь я могу предложить, чтобы он снова коснулся монстра волшебной палочкой. Ему говорится, что цель этого действия вызвать превращения в осьминоге, чтобы открыть его подлинное лицо. Часто проис­ходят превращения, и монстр становится человеком, сыгравшим важную роль в эмоциональной жизни пациента. Греза затем вступает в заключительную стадию, субъект поднимается на гору, обозревает море в компании человека, в которого превратился осьминог. Это восхождение можно продолжить в пространство.

Это второе направленное фантазирование является скорее наугад сделанной пробой бессознательного в пациенте. Она соответствует вопросу: «Что идет из глубин твоей личности? Какие болезненные чувства способны огорчать тебя?» Но направленные фантазии, которые следуют за этой и включают поиск волшебника или ведьмы в пещере, имеют более определенный характер из-за более специфической природы тем.

Здесь я чувствую необходимость забежать немного вперед, чтобы коснуться вопроса, который обязательно должен появиться у вас: «Как следует эти образы интерпретировать?» Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны использовать все, чему Фрейд и его последователи Юнг и Адлер уже научили нас тому, как наши чувства находят выражение. Но я хотел бы добавить несколько своих впечатлений. Я сказал вам, что в начале каждой лечебной сессии помещаю пациента в спе­цифическую ситуацию: сперва пациент сталкивается с собой, затем на следующей сессии, он выходит на границы с дру­гими — мужчиной и женщиной. Что действительно тут происходит? Память составлена из образов, которые представ­ляют реакции на общение с другими. Эти образы связаны с чувствами от самых неприятных до способных обеспечить огромное удовлетворение, таких как любовь.

Для мужчин эти образы обычно начинаются с самого пугающего (дьявол), меняются на менее злобное (колдун), затем на скорее, нормальное («средний» коллега), после чего серия становится более приятной, по мере того, как пациента ведут через переживания, включающие, например, героя, ангела и в конце концов Бога.

Для женщин самый неприятный образ дьяволицы или дьявольской ведьмы. Терапевт может вести к менее пугающим персонажам и затем к обычной женщине. Лечение прогрес­сирует по мере того, как эти образы, как и для мужчин, становятся гораздо более положительными (фея, например) и могут дойти до Святой Девы.

Эти образы возникают спонтанно в направленном вообра­жении. Но вместо ожидания пока они появятся, их можно вызвать и использовать терапевтом для направления грез, чтобы исследовать привычные реакции пациента на других людей. Таким способом мы выявляем невротические паттерны и их происхождение. Таким образом, неадаптивные реакции могут быть изменены сначала в воображении, а затем в реальности. Я назвал бы эти две серии образов «архетипи-ческой цепью». Мы вернемся к этому предмету, когда будем обсуждать использование направленного фантазирования и его интерпретацию.

Тема пятого фантазирования — это встреча со сказочным драконом, которого можно увидеть в глубине пещеры. Это другая тема, возникающая спонтанно в направленном фан­тазировании, и она может иметь два значения: это может быть дракон из легенды и символ мужественности. В первом случае, уточняя интерпретации из легенды, я поощряю уси­лия пациента в этом направлении. Длительное время я искал значение дракона. Юнг предполагал, что это мать, отвергаю­щая своего сына, но я не принимаю эту интерпретацию. В сказке дракон хранит сокровища и держит в плену маленького мальчика или девочку, которые должны быть съедены, но их спасает герой. Что эта легенда означает в нашем контексте? (На Востоке была бы другая интерпретация, так как дракон там символ благополучия) Я бы предложил следующую интерпретацию: дракон выражает запреты, предъявляемые субъекту социальным окружением. Прежде всего это огра­ничения семейного происхождения. Кроме того, эти запреты связаны с социальным классом и профессиональными обя­занностями. В конце концов, государство также ограничивает индивидуума. Если в направленном фантазировании появля­ются сокровища, то они представляют различные умственные и духовные потенциалы, развиться которым у пациента ме­шали многочисленные запреты. Пленник дракона также символичен: для мужчин — это образ девочки, которую нужно спасти, он воплощает часть их собственной чувственности, которая позволяет им переживать эмпатию к женщинам и жить в гармонии с ними. Если эта способность не развита, то контакт с противоположным полом может быть затруднен.

Теперь перейдем к истории о Спящей Красавице, которую используют по-разному для мужчин и женщин.

Для мужчин я прошу вспомнить случай отношений со своей матерью, каким бы приятным или неприятным он не был. Затем я предлагаю пациенту попросить мать сопровож­дать его в походе в лес в замок Спящей Красавицы. Когда они найдут замок, пусть они войдут, и мужчина оставит свою мать в гостиной. Далее он находит спальню Спящей Красавицы и пробуждает ее. Если все идет хорошо, то до­вольно часто пациент чувствует, что в стремлении превзойти принца из сказки, он достигает большей взрослой зрелости. Я затем прошу его предложить свой меч Спящей Красавице в знак уважения, выйти из замка и совершить восхождение вместе. Потом они возвращаются назад в замок, и он пред­ставляет ее своей матери. Спящая Красавица приглашает свою будущую свекровь в дом и провожает ее во флигель, специально отведенный для нее. В этом символическом дей­ствии мать позволяет сыну жениться. Хотя все это происходит в воображении, этот сюжет вызывает чрезвычайно драмати­ческие сцены даже для мужчин, имевших много сексуальных партнерш, но не выбравших жену.

Для женщин история о Спящей Красавице представляет собой пробуждение ее сексуальной зрелости. Я прошу ее представить себя Спящей Красавицей, еще лежащей в посте­ли. Она слышит, что кто-то приближается. Я прошу ее noсмотреть, кто вошел, и описать, что происходит. Сценарий продолжается восхождением с принцем на гору, а заканчи­вается, когда Спящая Красавица представляет своего избранника отцу, королю.

Последняя тема используется для направления усилий пациента на разрешение эдипова конфликта, так как по классическому открытию Фрейда, человек даже в возрасте может быть еще эмоционально привязан к родителю проти­воположного пола.

Эти шесть тем направленного фантазирования могут занять больше шести сессий, потому что пациенты обычно не могут достичь желаемого результата с первой попытки. Следова­тельно, нужно возвращаться назад к одной и той же теме четыре или пять раз, пока образы, провоцирующие тревогу, полностью не потеряют свой болезненный аффективный заряд. Когда они будут преодолены, мы можем рассмотреть ситуацию в свете анализа. Здесь нам обычно разумно исходить из того, что мы должны сталкивать субъекта с каждым типом жиз­ненной ситуации и таким образом завершить исследование его типичных реакций на эти ситуации.

Эти шесть направленных фантазирований составляют пер­вую фазу лечения. Вторая стадия состоит в показе пациенту новых неразвитых возможностей реагирования. Вначале он должен их осознать; далее ему нужно помочь их культиви­ровать и превратить в новые привычки. Эти проблемы также прорабатываются целиком на воображаемом уровне.

Третья стадия заключается в тренировке пациента по пере­ходу его из воображения в реальность.

Если коротко, в этом и состоит техника направленного фантазирования. Чтобы доказать себе ее ценность, мы еще должны понять механизмы, на которых она основана, и ее преимущества перед другими методами. Но прежде чем перей­ти к этим аспектам, позвольте предложить вам некоторые наблюдения, которые стали очевидными после большого опыта использования этой техники:

1. Существует огромное разнообразие в деталях и содер­жании вызываемого ответа, но все богатство содержания демонстрируется субъектом внутри своих собственных совер­шенно фиксированных паттернов.

2. Существует экстраординарное обилие воображения у некоторых особенно талантливых субъектов.

3. Существует сдвиг в стиле воображения, когда вспоми­нается реальность, и при типичном воображении в ночных снах.

Таким образом мы исследуем совершенно иной мир, ко­торый был неизвестен Фрейду и Адлеру. Только Юнг визионерски ухватил проблески этого мира. Он описал его очень схематичным образом, приближая к традиционным легендам. Область, которая открылась для исследования направленным фантазированием, может быть разделена в соответствии со стилем образов, которые описывают пациенты. Предположим, что воображение грез существует на других уровнях. Я пред­лагаю следующую классификацию:

1. Образы реальности и ночных снов.

2. Образы сказок и мифов. Они обычно встречаются в направленных фантазиях в связи со спуском: ведьмы, колдуньи, маги, демоны, драконы. А в связи с подъемом: муд­рецы, ангелы, феи, крылатые лошади. Христос и Святая Дева, и Бог Отец встречаются в грезах людей, испытавших влияние христианского воображения.

3. Наконец, есть образы, которые я называю «мистичес­кими», потому что они не представляют знакомые объекты. Вместо них они составлены из более или менее впечатляющих вибраций света и даже производят впечатление живых. Они не имеют объективно представимого характера и составлены из одного света. Они могут быть поняты только в терминах чувств, испытываемых субъектом, смотрящим на них. Диапазон чувств простирается от покоя и безмятежности до восхищения и ликования. Единственно сравнимые переживания — это видения и сопровождающие их чувства, описанные у мистиков.

Я хотел бы закончить эту первую лекцию примером на­правленного фантазирования, богатство и стиль которого со­вершенно исключительны. Оно принадлежит молодому муж­чине 27 лет, страдающему от необычно тяжелой травмы в детстве и юношестве, и чьи жизненные обстоятельства были сложными. Его первое направленное фантазирование было очень богато воображением и носило чрезвычайно драмати­ческий характер. Он также проявлял значительную агрессивность, которая оборачивалась против него самого и сильно мешала действиям. Однако эта агрессивность очень быстро была выявлена в процессе лечения, так что пациент был шокирован и испуган тем, что открыл ее в себе. У него появился навязчивый страх излить свой гнев и отомстить той женщине, которая его оставила. Эта ситуация нашла выражение в первой части сна. После катарсиса фантазия последовательно развивалась к райским видениям счастливой пары. Юнгианцы сказали бы, что пациент сконструировал точный образ анимы. Ниже приводится направленное фан­тазирование, как оно было сообщено пациентом.

Отчет пациента о его фантазировании

Я обнаружил себя на бесплодной земле. Передо мной стояла высокая колонна гранита. Я начал взбираться на колонну по высеченным в граните ступеням. Внезапно я превратился в вампира и взлетел на вершину. Платформа, на которую я приземлился, была круглой. Ее окружала золотая ограда. В центре колонны было отверстие, достаточно узкое, чтобы мог пролезть человек. Передо мной спиной к ограде появился сфинкс, он пристально смотрел на меня своими желтыми глазами. В его лице была строгая красота; у него были черные волосы. Он был в длинной черной накидке. Серое облако проплыло над нами, и желтый луч света из него ударил в платформу. Я вошел в свет, подумал минуту и погрузился во множество впечатлений, которые свет мне показал. Медленно я поплыл в потоке света. Я потерял из виду вершину колонны. Сфинкс начал следовать за мной, но не мог подняться так высоко, как я. Все вокруг меня было перевернуто вверх дном; весь мир качался. В центре этого хаоса я собирал кусочки разбитых крыльев, я видел разбивающиеся глаза, качающиеся горы, падающие валуны. Затем я повернулся и посмотрел вниз на сфинкса. Магните-тическая сила моего взгляда подняла его ко мне. Но хотя он теперь был на моем уровне, он не разделял мои видения и интенсивность моих чувств по поводу того, что я видел. Мы продолжили наш подъем по лучу света, который теперь изменился на зеленый. Затем мы оставили луч, чтобы изучить холодную ночь космоса.

Сфинкс взмахнул крыльями, и каким-то образом это хлопанье крыльями позволило мне подняться выше. Так мы прибыли на лунный ландшафт с серыми горами и сильно спрессованным песком. Небо было ночное, но освещалось лучами оранжевого и лилового цветов. Сфинкс стал больше. Вернувшись в свои владения, он приобрел новую красоту и величественность. На его голове появилась диадема. Это был знак королевы этой земли. Я снова стал человеком. К правой ноге сфинкса был прикован кристаллический шар. Я схватил его, и свет, который он излучал, проник в мою кровь. Я начал пылать от жара. Затем мое тело стало белым. Я пошел по гребню горы. Достигнув вершины, мы взлетели и стали путешествовать. Ниже, справа курился вулкан. Впереди про­стиралось серебряное озеро, его волнистая поверхность словно застыла. Ниже нас я слышал бормочущие и призывающие голоса. Слева был прорыт большой желоб, из него высовы­валась человеческая рука. Мы спустились на землю и оста­новились перед высокой гранитной стеной с бронзовой дверью.

Сфинкс ударил в гонг, дверь открылась, и мы вошли. Дверь сама закрылась за нами. Мы оказались в комнате со стенами, похожими на золотые самородки. Тяжелые красные ткани покрывали потолок. Пол был мозаичным. Мы прошли через ряд комнат и остановились перед стеклянной дверью. Сфинкс толкнул дверь, вошел в большой холл, в центре которого был гроб, завернутый в похоронное покрывало. Я тоже хотел войти в холл, но сфинкс сказал: «Нет». Я так настаивал, что он разрешил. Но с первыми же шагами по холлу я понял, что со мной происходят изменения. Мое лицо стало как у вампира. Это случилось из-за доверия сфинкса, так как я стал одним из его вассалов. Теперь я подошел к гробу и снял с него черное покрывало. Сфинкс сказал, что в гробу секрет его царственной власти. Вдруг я захотел нейтрализовать сфинкса, чтобы освободить то, что было за­ключено в гробу. Едва я сформулировал это желание, как обнаружил себя полностью трансформированным в вампира. Два острых зуба выросли над моей нижней губой, длинные когти — на моих руках и ногах. Короткая рыжеватая шерсть покрывала мое тело. У меня появился хвост. Сфинкс разгадал мое желание и произнес надо мной заклинание. Я забился в конвульсиях, упал на землю, стал кататься и кричать. Когда я простерся на земле, сфинкс подошел и положил свою ногу на мою грудь, и приказал мне сторожить гроб беско­нечно. В каменном потолке открылась трещина. Сфинкс исчез в расселине и вошел в длинный поток белого света, пересе­кающий ночное небо. Тогда я открыл гроб. Там был скелет. Я опрокинул гроб и сбросил скелет на землю. Я собрал кости скелета в кучу и бросил их в огонь. После того как огонь их сжег, я развеял пепел, который рассыпавшись, открыл красный драгоценный камень.

В этот момент надо мной прогремел голос сфинкса. Он сказал, что я никогда не смогу покинуть этот пещерный зал и никогда не смогу использовать этот камень, а моя судьба в том, чтобы занять место скелета в гробу и дать новый источник его царственной власти. Справа вдоль пещерной стены появились железные полосы. Стена начала двигаться; она стала охватывать меня. Я стал быстро тереть рубин, и он начал вспыхивать. Я подул на него своим горячим дыха­нием. В камне появилось лицо молодой женщины; затем я увидел ее тело. Она протягивала свои руки ко мне. Я разбил камень, и таким образом освободил девушку из заточения. Она превратилась в создание вроде призрака, летая в воздухе и оборачиваясь вокруг моей груди. Но внезапно она отшат­нулась от меня из-за моего чудовищного физического облика. Затем она вырубила отверстие в стене, давая мне путь к бегству. В конце концов она исчезла в воздухе. Вдруг снаружи я снова обнаружил гроб, вошел в него и закрыл крышку. Я собирался таким образом привлечь сфинкса, потому что я все еще хотел знать, как он собирался схватить меня и уничтожить. Гроб сразу начал двигаться. По приказу сфинкса четыре вампира понесли его через небо на фиолетовую луну. Я вдруг осознал, что они собираются уничтожить меня, под­ставив лучу этой луны. Я распахнул крышку, схватил за шиворот вампиров и сфинкса, впихнул их в поток разруша­ющих лучей. Я слышал, как они агонизировали и кричали. Они распадались. Их кости превращались в песок.

Затем я вернулся на землю. Взошло солнце. Я поднял голову к небу и позвал. Гигантский дракон-женщина возник перед глазами. В своей утробе она держала голову брюнетки с черными глазами и тусклой матовой кожей. Я ласкал ее волосы. Прежде чем я смог овладеть ею, она сказала, что я должен избавить ее от дракона. Я уже был вооружен и, схватив меч, пронзил брюхо дракона. Изо рта дракона вышла женщина, одетая в голубую вуаль. В руке она держала золотой предмет, мы стали подниматься в небо. Я был очень счастлив. Мы двигались дальше. Ее руки обвивали мои плечи. Она была очень красивой. Ее лицо было одновременно чувствен­ным и одухотворенным. Для меня самым привлекательным было ее выразительное лицо. Она принадлежала мне. Мы оба были в хорошо сшитой одежде; она — в золотой, я — в серебряной. Светящаяся дорога вела направо. Мы вошли в туннель, заканчивающийся бронзовой дверью. Внезапно дверь открылась. Мы вошли в туннель, который немедленно осве­тился вспышками всех драгоценных камней, инкрустирован­ных в его стены. Мы обняли друг друга и позволили себе войти в абсолютное блаженство. Вход в туннель закрылся за нами. Мы прилегли на красный диван. Не было ничего сентиментального в этой женщине; я видел скорее неисчерпае­мую энергию любви. Когда оставил ее объятья, я почувствовал себя более независимым и сильным, чем раньше и чувствовал, что я не пленник любви. Когда мы оставим это место, то будем вместе.

(Конец отчета пациента)

Как вы видите, первая часть направленного фантазирова­ния касается символического выражения глубокого конфлик­та пациента с женщинами, которых он ощущает как таинственных и деструктивных созданий типа сфинкса. Далее появляется дракон с женщиной — жертвой. В этом случае дракон — это символическое представление садистического аспекта маскулинности пациента. Именно его садизм иска­жает правильный образ женственности. Убивая дракона, он символически разрушает свои собственные садистические на­клонности. Этот акт освобождает пациента, чтобы он смог выработать в фантазии идеальный образ женственности. В последней части вся поддельная сентиментальность исчезает и замещается уважением и признанием. Сцена затем утверж­дает следование любви и совершенный союз.

Вторая лекция — 18 января 1965 г.

 

Сегодня я хочу обсудить с вами некоторые теоретические вопросы, которые вызываются описанием техники направленного фантазирования и рассказать вам о некоторых яв­лениях, с которыми она связана. Я также хочу провести параллели между ней и другими используемыми в настоящее время техниками.

Очень трудно разработать теорию, когда чувствуешь не­обходимость помещать в жесткие рамки то, что по своей природе подвижно и переменчиво. Более того, не возможна точная и совершенная теория, которая будет основана только на текущих данных, так как научное знание постоянно рас­ширяется за счет новых фактов, которые подвергаются переинтерпретации.

После ранних попыток только когда я приобрел работы И.П. Павлова и его учеников в последних переводах, я получил объяснения наших находок в терминах высшей нерв­ной деятельности, которая исследовалась великим русским физиологом.

Направленное фантазирование, как промежуточное состо­яние между сном и бодрствованием, — это, в сущности, уст­ройство для подслушивания неисчерпаемого резервуара, в котором собираются в течение всей жизни тревоги, страхи, желания и надежды. Эти факторы имеют определенное вли­яние на образ жизни и поведение во внешнем мире.

В настоящей дискуссии у нас будет возможность погово­рить альтернативно и о психологических и о физиологических аспектах поведения. Но мы хотим пояснить, что эта дуальность только эвристична. Это два аспекта одного и того же создания; человек должен рассматриваться целостно, а не в изоляции от его окружения, и во внешнем и во внутреннем аспектах.

Я собираюсь поговорить с вами об «условных рефлексах» и «динамических стереотипах». Я думаю, что вы знакомы с этими идеями. Но они часто применяются только к живот­ным. Я напомню вам, что эта концепция имеет гораздо большую значимость в применении к человеку. Что отличает человека от животных — это обладание языком. По павловским терминам сенсорное восприятие у человека и животных составляет «первую сигнальную систему». Для человека нужно добавить «вторую сигнальную систему», состоящую из слов, произносимых, слышимых или читаемых. В реша­ющем эксперименте Ивана Смоленского было показано, что динамический стереотип образуется у человека обеими сиг­нальными системами, причем правильный ответ может быть получен в любой системе без дополнительного обусловлива­ния. Например, если сгибание пальца вызывается электри­ческим током и звуком звонка 30 секунд, то, когда условный стимул, а именно, звук звонка, замещается на слово «звонок», условный рефлекс срабатывает без любых других приготов­лений.

Эти эксперименты подтверждают то, что Павлов написал в 1927 г.: «Для человека слово — это количественно и каче­ственно условный стимул, несравнимо более широкого ис­пользования, чем для животных». Добавлю, что эти иссле­дования помогают нам понять, как процесс высшей нервной деятельности подвергается модификациям через вмешатель­ства, которые носят чисто вербальный характер. Наконец, эти исследования дают нам ключ к подлинно научной пси­хотерапии. .

Эта вторая сигнальная система дает «богатые возможнос­ти для образования психических процессов», как сказал А.Н. Леонтьев, что и делает психотерапию возможной; это обосновывает использование психотерапии, пока мы не имеем более быстрых и прямых способов формирования кортикальной активности.

Лучший пример результатов, которые могут быть предвидением будущего, — это применение этих принципов к обезболиванию родов. В СССР это применяется на постоянной основе через полностью вербальную процедуру, разработанную павловской школой. Подобные методы были разработаны Англии Грэнтли Дик Редом и совсем недавно во Франции Ламазе и др. с таким же успехом.

Существует один момент, который необходимо пояснить. Поскольку слова нашего языка, которые создают вторую сигнальную систему, способны функционировать как сигналы, постольку в этой же роли могут выступать визуальные образы и внушенное воображение. Есть тесная связь между ловами и их образами; они неразделимы. Эксперименты емонстрируют, что если субъект осмысливает слово, его вербальный образ очень часто сопровождается другими образами. Они обычно визуального характера, но иногда также активизируется обонятельное, аудиальное и двигательное воображение, каждое из которых тесно связано с первой сиг­нальной системой. Все эти образы, вызванные словом, могут также в свою очередь функционировать как сигналы, таким образом создавая вторую, характерно человеческую сигналь­ную систему. Этот факт очень важен для объяснения, как психотерапия действует, и подтверждения ее применения.

Здесь нужно прийти к согласию по поводу точного значе­ния термина «психотерапия». Это сумма всех применяющих­ся средств для лечения неврозов без использования препара­тов. Это не подразумевает запрет на лекарства. Напротив, я думаю, что часто желательно работать с проблемами обоими средствами одновременно. Но ограничимся здесь только об­суждением психологических средств. Следующий наш шаг — это вопрос, что есть невроз.

С рождения до взросления человек развивается на трех различных уровнях. Хотя это различение между тремя ас­пектами человеческого существования делается для удобства наблюдения и описания, существует фактически единый про­цесс, рассматривающий индивидуума в его целостности. Вмес­те с физическим развитием, которое охватывает целостный организм, есть два параллельных развития нервной системы:

1. Интеллектуальное созревание, проявляющееся в накоплении большего числа фактов, в их возрастающей эффективной координации и в развитии здравого смысла.

2. Аффективное созревание, характеризующееся изменением переживаемых чувств. Оно происходит в ответ на стимулы как внешнего, так и внутреннего мира. Происходит одновременный рост в овладении своими эмоциональными реакциями.

Эти голые утверждения достаточны для демонстрации важ­ности нервного типа, к которому принадлежит человек. Если бы было возможно существование людей чистого типа, тогда только индивидуумы, принадлежащие к слабому и сильному неуравновешенному типам, способны были демонстрировать невротические симптомы. Представители сильного типа могут стать жертвами простого нервного истощения, в этом случае их поведение приходит в норму после отдыха.

Существует тесная связь между этими двумя аспектами индивидуального развития. Следовательно, человек хорошо развитый и физически и интеллектуально, никогда не может оставаться в аффективном торможении. Фактически, именно это противоречие характерно для невроза.

Это один из аспектов невроза, который возможно в бли­жайшем будущем будет дополнен или скорректирован, если результаты некоторых последних исследований подтвердятся. Эти исследования собираются продемонстрировать связь между морфологией (и стоящим за ней нейроэндокринным равновесием) и тем, что может быть названо эмоциональным возрастом.

Невротическое поведение можно рассматривать как сле­дование динамическому стереотипу. Эта точка зрения под­черкивает те аспекты поведения, которые являются непод­ходящими и болезненными в отношении реальной ситуации, служащей сигналом для стереотипного ответа.

Эти две точки зрения комплиментарны друг другу, обес­печивая лучшее понимание любого психологического про­цесса.

В текущей беседе мы будем иметь дело, главным образом, со вторым аспектом невроза, включающим массивное аффек­тивное замедление, препятствующее нормальным взрослым паттернам через замещение их старыми детскими паттернами, которые более или менее неэффективны в настоящей жиз­ненной ситуации.

Если возможно переобучить невротика, что означает из­менение эмоциональных реакций, то именно потому, как утверждал С. Быков, что «эмоция — это сложный ответ ор­ганизма, который зависит от комплекса безусловных и ус­ловных отношений, экстероцептивных и интероцептивных по происхождению», и потому, что некоторые ответы могут быть переобусловлены.

Чтобы переобучить эмоциональные реакции, необходимо, с одной стороны, вызвать все типичные ответы’ и таким образом определить потенциалы пациента в эмоциональной области. Беседа в нормальном состоянии бодрствования яв­ляется нежелательным условием для выражения чувств и эмоций достаточно свободным образом. С другой стороны, гипнотические состояния, особенно грезы, замечательно под­ходят для этой цели. Хотя и гипноз и психоанализ, как пропагандировали Фрейд, Адлер, Юнг, признают эту особен­ность на чисто эмпирической основе, только Павлов объяснил, почему это обязательно происходит: «Понижение кортикаль­ного тонуса высвобождает те активности подкорковых зон, которые вызывают эмоции и чувства, которые в нормальном состоянии бодрствования более или менее сдерживаются кортексом».

Какую бы технику вы не использовали, необходимо изо­лировать субъекта от внешней стимуляции настолько полно, насколько возможно. Но если субъект вводится в состояние между бодрствованием и сном (однако ближе к первому, чем ко второму), то какой уровень сознания надо поддерживать? Другими словами, как далеко нам следует идти в попытках достигнуть частичного ингибирования кортекса?

Физиологи утверждают, что в состоянии бодрствования кортекс осуществляет эффективное ингибирование подкорко­вой зоны. Это позволяет подавлять чувства и эмоции, которые рассматриваются как опасные и социально неприемлимые. Чтобы исследовать эти чувства, ингибиторный эффект кортекса нужно свести к минимуму. Здесь очень важно учесть, как нервные процессы координируются. Это зависит от функ­ционирования координирующего центра, чье существование признано психологами. Следует заметить, что и в ночных снах и в грезах образы более или менее связаны друг с другом определенным образом. В некоторых ночных снах последо­вательность образов очень упорядочена, а другие сны, как метко говорится, «не имеют ни головы ни хвоста».

Если мы примем определение «уровней сознания» Андре Ламоше с нулевым уровнем, соответствующим так называе­мым бессознательным процессам, то придем к принятию идеи параллельного диапазона степени бессвязности. Если макси­мум связности соответствует самому эффективному состоянию функционирования в бодрствовании, то максимум бессвяз­ности относится к анархическому нагромождению визуаль­ных образов, которые непосредственно предшествуют глубо­кому сну без сновидений.

При нашем современном уровне знаний можно утверждать, что точка между двумя полюсами оптимальна, чтобы пациент демонстрировал себя достаточно свободно и связно. Некоторые пациенты легко засыпают и дают несвязные ответы на любые вопросы. Другие — ни на минуту не теряют контакт с дей­ствительной ситуацией. Но даже те субъекты, которые считают, что намеренно создают сценарии, о которых их просят, позже удивляются, когда обнаруживают, что конструирова­ние сценариев диктовалось глубокими тенденциями и психо­логическими факторами, которые они не осознавали, когда были в направленном фантазировании. Желаемый уровень находится только эмпирическим способом. Если субъект имеет тенденцию засыпать во время процедуры (что бывает редко), то его просят выполнить это упражнение в сидячем, а не лежачем положении. И если очень необходимо, то его просят оставаться с открытыми глазами, что мы часто реко­мендуем в работе с детьми. В любом случае, после нескольких сессий субъект найдет уровень сознания оптимальный для продукции грез. Полезно подчеркнуть, что это состояние гораздо ближе к бодрствованию, чем ко сну. Есть два условия, которым должен отвечать субъект:

1. В течение развития направленных грез он должен избегать критического отношения к ним.

2. Он должен помнить в деталях все, что происходит на сессии.

Давайте обратимся теперь к одному специфическому тео­ретическому вопросу направленных фантазий. Вначале я хочу рассказать вам обобщенно об эффектах внушения подъема и спуска. Исключения в этих наблюдениях составляют меньше 2% и легко объяснимы. Если рассматривать этот тип ответа, как условный рефлекс, то мы должны спросить себя, каков безусловный рефлекс, с которым это связано и без которого он не мог бы существовать. Обычно нельзя вызвать слюно­отделение у собаки в ответ на звонок, если прежде это слюноотделение не происходило на вид пищи, сопровождаемый звонком (условным стимулом).

Для наших пациентов условным стимулом является слово «подъем», но каков безуслов­ный ответ, связанный с этим словом? Я считаю, что могу ответить на этот вопрос следующим утверждением:

Среди природных явлений, влияющих на жизнь, движение солнца является самым важным. Солнечные лучи сопровож­даются теплом, которое обеспечивает благоденствие и актив­ность всех созданий, свет оживляет появление вещей, рас­сеивает ловушки и тревожащую таинственность теней — это с одной стороны. С другой стороны, заход солнца за линию горизонта соответствует умиранию дня, депрессии духа, сопровождающейся усталостью, также как и страхами ночных опасностей, реальных и воображаемых. Эти впечатления, во­зобновляемые для нас каждый день с большей или меньшей интенсивностью, зафиксировались в повседневном языке.

Следует также показать, что идея движения справа налево или обратно, слева направо, вызывает модификации в раз­витии направленных фантазий, аналогичные изменениям, происходящим при вертикальном движении, но в гораздо меньшей степени.

Обычно для правшей идея движения налево вызывает обращение мыслей субъекта к прошлому, тогда как идея движения направо — к будущему. Тот факт, что эти прин­ципы переворачиваются для левшей, помогает нам понять связи между различиями, наблюдаемыми нами для измерений пространства и времени. Так как поведение человека является его проявлением в целостности, то, когда переживаемые чув­ства выражаются жестами, они принимают форму, соответ­ствующую мускульным привычкам. Для правшей простира­ние руки направо обычно выражает тенденцию к действию или дарению подарка и, следовательно, связывается с опти­мистическими чувствами покорения, борьбы, щедрости. Дви­жение правой руки назад к телу относится к чувствам за­мыкания в себе и избегания.

Однако следует понять, что необходим период тренировки субъекта в направленном фантазировании. Длительность этого обучения сильно отличается у разных людей. Здесь свою роль по положениям теории классического условного рефлекса играют изоляция и повторение. Более того, эта тренировка сама по себе имеет целительный эффект, так как заставляет субъекта делать совместные усилия в достижении своего воображения. По этой причине направленное фанта­зирование не имеет ничего общего с хаотичными превратнос­тями спонтанных грез. Даже первые сессии, каким бы ба­нальным их содержание не могло показаться, составляют часть переобучения воли и внимания, которые часто недо­статочны у невротиков.

Я хотел бы снова напомнить о необходимости учитывать некоторые факты, на которые постоянно ссылаюсь. Мы очень привыкли использовать определенные формулы, о значении которых никогда не спрашиваем. Наши отцы говорили о «функциях души», но ныне это выражение вызывает у нас снисходительную улыбку.

Не произойдет ли подобное в случае таких идей, как цензура, забывание снов, сопротивление, которые ограничи­вают нас. Вот современный пример.

Фрейд приписывал символизм снов внедрению моральной цензуры, остающейся бессознательной. Это заключение по­стоянно отвергается фактами, детальным критическим иссле­дованием визуального воображения в снах так же, как и в направленном фантазировании, и изучением образного стиля сленга. Образы сновидений — это универсальный язык; «забытый язык», как называет его Эрих Фромм, «интимный язык» по Политцеру, «архаический язык» по самому Фрейду. Сновидения составляют язык наименьших усилий. Едва ли нужно приводить примеры для объяснения символизма сно­видений.

Касаясь забывания сновидений, полезно спросить себя, каковы условия, желательные для их запоминания. Одно из самых существенных — повторение, тренировка. Во снах именно сильный эмоциональный заряд образов после про­буждения побуждает нас вспоминать их и тем самым повто­рять сон и его последствия для нас.

Теперь я перехожу к концепции сопротивления. Поскольку я не касался ее в моих книгах, хочу рассмотреть подробнее. Фрейд учил нас, что работа терапевта состоит в преодолении сопротивлений с помощью пациента. Но пациенты часто не могут связать или не придают важности связи своего тепе­решнего поведения и обстоятельств прошлой жизни. По этой теории эти сопротивления подавляются аналитической про­цедурой, и исцеление достигается теоретически, когда про­исхождение симптомов и их значение осознаются и прини­маются пациентом. Сопротивление проявляется в молчании пациента или в его отвержении объяснений, которые психо­аналитик ему предлагает.

Это сопротивление иногда встречается у пациентов в курсе направленного фантазирования. Но оно гораздо реже, чем в психоанализе, потому что пациент выражает себя образным языком, проявляет гораздо меньше цензуры к саморазобла­чению, которое происходит как бы не по его воле. Но так или иначе факты говорят сами за себя. Должны ли мы ждать как психоаналитики, пока другие самораскрытия дадут нам возможность двигаться к завершению анализа, когда сопро­тивление исчерпается? Вместо этого, я думаю, можно сэко­номить время, изменив немного нашу точку зрения. Если вместо терминов сопротивления, мы говорим об ингибирова-нии, то все, что должны сделать — это заместить один мир на другой, причем оба примерно эквивалентны. Однако эти два идеологических подхода совершенно различны. Психоа­нализ говорит нам, что сопротивление является формой цен­зуры, происходящей от конфликта эго и Ид. Павлов говорит нам, что ингибирование — это динамический процесс на кор­тикальном уровне, который собирается вокруг сильно воз­бужденного нейронального локуса. Но он также показывает, как возбуждение другого участка может снимать ингибиро­вание (как ингибирование может быть ингибировано).

Отсюда следует, что если мы производим вторичный паттерн возбуждения, то можем помочь преодолеть сильное ингибирование, которое вызвано первичным паттерном нейронального возбуждения, особенно если сознание могло бы быть более или менее отведено от последнего на время.

Приведу один пример для обсуждения: Жоанн разведена с мужем, от которого у нее две дочери. Старшая живет с отцом, чью сторону она приняла после развода ее родителей. Вторая, которая осталась с матерью, — радость ее жизни, как говорит Жоанн. Кроме теперешней ситуации, анамнез сообщает, что когда ей было семь лет, она попалась в ловушку для животных. Из-за неудачных последствий этого болезнен­ного события, она была некоторый период времени отделена от матери. У Жоанн хорошее здоровье; кроме нескольких эмоционально тревожащих разочарований, она очень доволь­на своей профессией. Тем не менее она очень нервный человек. Она говорит, что хотела бы простой, без сложностей жизни. Это не мешает ей смотреть на решение ее проблем особым аскетическим образом. Она занималась духовными упражне­ниями в нескольких разных школах, таких как Дзен и психоанализ Фрейда, не упоминая другие менее известные культы. Она решила испытать также и направленное фанта­зирование.

Жоанн не только очень интеллигентная женщина, но и очень талантлива. Я согласился провести с ней начальное направленное фантазирование. В начале все шло хорошо, я попросил ее подниматься на высокую гору. Когда она достигла снежного участка, то почувствовала себя очень хорошо, как она сказала. Я предложил ей отдохнуть минутку, затем при­гласил ее двигаться к вершине. Здесь она заартачилась и заявила: «Мне хорошо здесь, и я не хочу идти дальше!» Я попытался заставить ее попробовать снова. Жоанн отказалась. Она открыла глаза и сказала, что ей не интересно.

Здесь пример обычного сопротивления. Чем оно мотиви­руется? Короткий анамнез, предшествовавший процедуре, дал мне достаточно информации для выводов. Везде, где Жоанн сталкивалась с чем-то новым, и чувствовала, что может глубоко погрузиться в него, ее латентная память о том, как она ребенком попалась в ловушку, побуждала ее сопротивляться, чтобы избежать опасности пойматься снова.

Не переключаюсь ли я здесь на психоаналитический подход к проблеме? Не является ли это изменой моим глубоким убеждениям? Необходимый анализ произошел бы позже, а здесь важно было преодолеть сопротивление. Я использовал свой авторитет, и мягким и твердым способом настаивал, чтобы она закрыла глаза и снова вызвала приятный образ путешествия. Я просил, чтобы она снова обнаружила покой, который вызывал этот образ. Я предложил, чтобы образ ее дочери появился рядом с ней. Далее она описала образ дочери для меня. Эта маленькая девочка была полна энергии и улыбалась. Я попросил, чтобы дочь взяла ее за руку и повела к вершине, которую она хочет посмотреть. Эта процедура успешно преодолела ее сопротивление, и я смог привести сессию к нормальному завершению.

Этот пример показывает нам несколько вещей. Прежде всего — как приверженность определенным теоретическим объяснениям ведет нас к открытию новых процедур и уменьшению времени лечения. Во-вторых, знание исторической основы типичного неадекватного ответа недостаточно для уда­ления болезненных симптомов пациента, которые в этом случае заключались в неспособности следовать линии связи, которая помогла бы пациенту больше.

Я хотел бы проиллюстрировать эти теоретические понятия другим типичным примером.

Меня недавно навестила интеллигентная женщина из культурной среды. Она не могла больше водить машину по шоссе, а только в окрестностях Парижа. Ничего в анамнезе не объясняло эту болезнь. Я взялся лечить эту женщину, и провел серию из шести направленных фантазирований, ко­торые теоретически должны были раскрыть основной кон­фликт. Однако все, что эти грезы показали, было незначи­тельным. В таком случае ортодоксальный фрейдист сказал бы: «Вы не можете продолжать анализ дальше, так как сопротивление не было преодолено». С точки зрения Фрейда, если терапевт не достиг понимания проблемы, то это только из-за сопротивления пациента.

Что можно было сделать?

Я полностью отвергал гипотезы чисто психогенного свой­ства. Я спросил ее, имеет ли она физические проблемы. Она сказала: «Да. У меня сердечная недостаточность, но реально это не проблема». Я предложил ей гипотезу: «Когда вы ведете машину по шоссе, вы чувствуете спазм аорты, доставляющий неприятные чувства, то он может быть таким слабым, что вы не осознаете его в тот момент как истинный источник вашей тревоги. Вместо него это переживание связывается вами с образом дороги и с ее опасностью. Таким образом у вас выработался условный рефлекс».

Пациентка признала вероятность гипотезы. Мы предприняли практические измерения, чтобы разрешить проблему. Я сказал, что жду, пока она поведет машину одна по шоссе. В воскресенье она должна была навестить друга, живущего в двадцати пяти милях от Парижа. Она согласилась, что должна поехать одна, и я приготовил ее с помощью следу­ющего направленного фантазирования:

«Я прихожу к вам домой, вы выводите машину из гаража; я сажусь с вами, вы заводите и ведете машину. На шоссе мы остаемся в расслабленном и дружеском настроении. Я прошу рассказать мне, где мы проезжаем. Я прошу рассказать мне в деталях виды, которые мы проезжаем. Время от времени я напоминаю вам бодро, что нам хорошо».

Когда направленное фантазирование закончилось, я проинструктировал женщину, как привести содержание этого направленного фантазирования в действие, когда она поведет машину, навещая своего друга в воскресенье. Ее попросили представить, что я рядом в ее машине и мы испытываем удовольствие от приятного разговора, как и в направленном фантазировании. Затем я попросил ее позвонить мне в поне­дельник и сообщить о результатах эксперимента. В понедель­ник я получил сообщение, что все прошло очень хорошо, и она вела машину на скорости более шестидесяти миль в час без какого-либо беспокойства.

Что я сделал? Я поместил пациента снова в провоцирую­щую тревогу ситуацию, но не позволял беспокойству быть пережитым вновь. Другими словами, я провел ее через си­туацию, вызывающую нежелательный условный рефлекс (бес­покойство), но таким образом, чтобы предотвратить усиление условного рефлекса. В этой измененной ситуации недостаток усиления позволил рефлексу быть погашенным, и условный стимул «опасное шоссе» потерял силу вызывать беспокойство у женщины.

К чему бы привел так называемый «глубинный анализ»? Вы знаете ответ также как и я! И тем не мене поведение женщины оставалось определенно невротическим!

Теперь мы пришли к ключевой проблеме психотерапии независимо от используемой техники, реконструкция лич­ности. Мы обсудим это позднее.

Перед завершением лекции я хочу предложить вам ма­ленький совет. Хотя для вам как для психологов совершенно необходимо знакомиться с теоретическими работами ваших предшественников, для вас все равно важно быть готовыми сражаться за знания. Хотя важно знать и работы таких мастеров, как Пьер Жане, Зигмунд Фрейд, Карл Юнг, Генри Бернгейм из Нансийской школы, не менее внимательно над­лежит изучать мастеров других дисциплин.

Психология слишком литературна, чтобы объявлять себя наукой. Это ваша работа в будущем сделать ее действительно научной дисциплиной. Именно поэтому важно изучать работы Павловской школы. Хорошим введением в эту область могли бы быть следующие книги:

1. Chauchard, Paul. «Les mecanismes cerebraux dela pris de cjnsciens».

2. Muchielli, R. «Philosophie de la medicine psychos-jmatique».

3. Вуkоv, С. «L’ecorce cerebrale et les organes internes».

 

 

Третья лекция — 28 января 1965 г.

 

Зигмунд Фрейд, помимо того, что был гением, был еще и человеком абсолютной интеллектуальной честности. Он пол­ностью осознавал пробелы в своей работе. Поэтому писал: «Здание психоаналитической доктрины, которое мы воздвигли, является в реальности только верхней частью, которую нужно было установить на органическом основании в то или иное время; но само это основание еще неизвестно для нас».

Отличается ли ситуация в настоящее время? Я думаю, да. И я обсуждал это мнение со столь знаменитым психиатром, как профессор Сивадон и с равным ему по репутации физио­логом Паулем Чаучардом, упомяну только этих двоих.

Улучшая технику направленного фантазирования, я столк­нулся с фактами, которые продемонстрировал Фрейд. Тем не менее, психоаналитическая теория, в том виде, как ее еще преподают, неадекватна для объяснения того, что происходит в направленном фантазировании. Более того, некоторые яв­ления даже противоречат классической доктрине Фрейда.

Чем больше фактов объясняет научная теория, тем более полезной и ценной она будет. Хотя я признаю неоценимый вклад, сделанный психоанализом, сам же не могу согласиться с его теорией. Мое обучение как инженера сделало меня более требовательным, я ищу более убедительных демонстра­ций и менее литературного представления фактов. Я пред­лагаю, если я покажусь вам слишком строгим в своих суж­дениях, обратиться к очень трезвой критике психоанализа, предложенной доктором Е. Моннеротом из Марселя. Эта работа стоит внимательного рассмотрения. Вы можете найти ее в девятом и десятом выпуске «La Raison».

Я пытался соотнести наблюдаемые мной явления с совре­менными теориями (Жанета, Фрейда, Юнга, Адлера, упомяну только главные), Но ни одна из них меня не удовлетворила. Это не удивительно с точки зрения современного состояния наших знаний. В конце концов я нашел описание законов высшей нервной деятельности, предложенное Павловым и его учениками. Так я пришел к отказу от некоторых идей, которые другие все еще рассматривают как фундаментальные. Я избегаю, насколько возможно, использования некоторых слов, которые ведут только к путанице.

Если вкратце, я выдвинул свои идеи, как идеи о бессо­знательном, которое является частью нас самих и в котором что-то получается вне сознательного контроля. Фрейд исполь­зовал слово «unbewusst», что означает «то, что неизвестно». Я предпочитаю использовать термин «irreflechi» (безрассу­дочный, бессмысленный, опрометчивый) если говорить в более психологических терминах, ссылаясь на неудачу в установ­лении «временных связей». Никакой опыт полностью не за­бывается, но причина в том, что он не вспоминается в момент, когда наиболее полезен для действий, в том, что нет пред­варительных мыслей, предшествующих рассмотрений, гото­вящих увидеть связь, создать «временные цепочки» между ранним опытом и текущей ситуацией. Однако есть много бессознательных процессов (иначе называемых автоматизма­ми) и логично говорить об уровнях сознания, где нулевым будет уровень, на котором происходят бессознательные про­цессы.

Точно так же роль, приписываемая цензуре в символизме сновидений, становится очень сомнительной, когда изучается воображение сленга, которым можно выразить очень разные идеи, по меньшей мере, без моральной цензуры. Политцер предполагал, что нам следует говорить об «интимном языке», когда обращаемся с визуальным или другими модальностями воображения. Сам Фрейд говорил, что это архаический язык без правил. Этот язык предлагает для рассмотрения пережи­ваемые наедине с собой чувства. Вы также можете вспомнить «забытый язык» Эриха Фромма.

Концепция «либидо» более заслуживает того, чтобы ее сохранить, чем «психологическое напряжение». Она только аналогия и полезна лишь как иллюстрация. Современный язык достаточно богат для описания фактов, которые объяс­няют концепцию либидо. Однако концепция силы нейронных процессов, интенсивность которых коррелирует с физико-химическими факторами в нервных клетках, кажется нам ближе к реальности. Хотя мы в настоящее время можем измерить эту силу только глобально, т. е. беря организм как целое, и поскольку мы не можем определить ее значение на уровне такого отдельного органа, как мозг (еще в меньшей степени на клеточном уровне), то, за не имением лучшего, ее все еще стоит сохранить.

Концепцию переноса, которая так важна в психоанализе, также стоит использовать. Но роль переноса в направленном фантазировании гораздо меньше, чем в психоаналитической терапии. Необходимость анализировать перенос на психоте­рапевта возникает редко. В направленном фантазировании перенос обычно выражается в символическом характере ис­торий.

Но есть темы более важные, чем терминология. Этот во­прос о том, что мы подразумеваем под неврозом, и как концептуализировать процесс лечения. Теория должна по­мочь нам лучите понять факты и действовать более эффек­тивно. По этим причинам я считаю, что желательно отвергнуть фрейдовскую теорию полностью и присоединиться к концепции Павлова, которую Пауль Чаучард замечательно суммировал в своей выдающейся работе «Церебральные ме­ханизмы и состояния сознания».

В неизбежно узких рамках презентации, я могу дать толь­ко очень короткое объяснение моих текущих взглядов по этой теме. Так что прошу извинений. Грубо говоря, я считаю что стоит использовать павловскую концепцию условного рефлекса и динамического паттерна ко всей нашей аффек­тивной жизни. С этой точки зрения невроз оказывается мас­сой динамических паттернов, неадаптивных к требованиям социальной жизни, которые ведут к разрыву связей пациента с его внутренним и внешним миром. Пути, которыми мы следуем для исправления этих искажений, следующие:

1. Мы ищем первоначальные нездоровые условия. Здесь мы находимся в согласии с психоанализом, но не считаем столь обязательным раскрытие этой информации. Это полезно, но не всегда необходимо и никогда не достаточно само по себе.

2. Мы должны переобусловить определенные рефлексы и динамические паттерны.

3. Далее следует дать пациенту инструменты реорганизации своей личности, т. е. средства создания новых динамических паттернов, которые лучше соответствуют требованиям жизни.

Каковы средства достижения этих целей в технике направленного фантазирования?

Направленное фантазирование не следует путать с обыч­ными грезами, даже если последние дают нам хороший материал для анализа. Однако они гораздо менее интенсивны, чем мир фантазии, который открывается через использование направленного фантазирования, в первую очередь для пациента и впоследствии для терапевта.

Здесь я хочу коснуться темы некоторого типа обмана, которому подвергаются психоаналитики, когда они заявляют, что только через психоанализ можно достичь «глубин» проблемы. Прежде всего, что имеется в виду под «глубиной»? Это не более, чем иллюстративный образ. И почему психоанализ, за исключением юнговской школы, не обращает вниания на воображение сказок и те образы, которые я охарактеризовал бы как «мистические»? Мы встречаем эти образы с различными эстетическими качествами и эмоциональной силой практически у каждого. Содержание этих образов иногда открывает пациенту прямо эмоциональные реакции, которые совершенно новые для него. Поэтому обучение конструктивной ауто-суггестии может быть полезно, как влияющее на длительно происходящую реконструкцию личности.

Юнговский анализ знаком с этими образами, но только как возникающими спонтанно в фольклорных традициях. Юнгианцы не используют методов намеренного пробуждения их, чтобы изучать их in vivo и использовать терапевтически.

Фрейд делает упоминание о переобучении через контро­лируемое внушение психотерапевтом, как усиливающее ре­конструкцию личности пациента, но если он и развил тех­нику, выходящую за его практику, то не описал ее.

Эти два пробела должны быть заполнены. Но чтобы понять как это сделать, необходимо пересмотреть смысл некоторых фактов, добытых в экспериментах в начале века. Павлов едва знаком французским психологам; очень мало его работ было переведено до второй мировой войны. Мы знаем только его эксперименты с собакой. И тем не менее Павлов показал, что законы высшей нервной деятельности у собак применимы к человеку, учитывая что последний имеет язык. Павлов обозначил сенсорную систему, свойственную и собакам и людям как первую сигнальную систему. Вместе с первой человек обладает и второй сигнальной системой, которая создается целиком словами, выражающими концепции, чув­ства, объекты. Обладание второй системой позволяет человеку проявлять сложность поведения и разнообразие выражения, недоступное животным. Здесь я хочу напомнить вам один замечательный эксперимент: условный двигательный рефлекс был выработан у человека на звонок, как условный стимул. Как только рефлекс был хорошо установлен, все, что нужно было сделать для вызывания моторного ответа, это сказать «звонок». Условный ответ будет иметь место без других пред­варительных приготовлений. Здесь ключ к человеческому поведению, и в то же время объяснение внушения и само­внушения. Позвольте дать вам образец невротического пове­дения: Вы заняты спокойным разговором с кем-нибудь. Этот человек расслаблен и в комфортном состоянии, его отношение к вам совершенно нормальное. Теперь, предположим, член его семьи входит в комнату. Немедленно, без единого непри­ятного высказанного слова или направленного жеста, вы за­мечаете, что ваш товарищ становится нервозным, агрессив­ным и неадекватным.

Психоаналитики объясняют этот тип реакции в терминах комплексов и переноса, тогда как Павлов сказал бы, что вид члена семьи служит условным стимулом, который провоци­рует агрессивные чувства. Каждый из них наблюдает одни и те же факты, и если вы спросите их, откуда они их выводят, то психоаналитики и Павлов предложили бы в сущности одинаковое описание обстоятельств, вызвавших эту реакцию. Но в то время как Фрейд думал, что познание пациентом природы конфликта, порождающей его симптомы, достаточно для удаления симптома, он кажется противоречит сам себе, так как на практике он обнаружил необходимость сопровож­дать инсайт пациента процедурами переобучения. С другой стороны, Павлов также обсуждает конфликт, но не между Ид, Эго и Супер-эго, а между двумя нейрональными процес­сами (возбуждение и подавление), законы которых он изучил. Это дает нам понимание физических оснований, существова­ние которых Фрейд предвидел. Следовательно, наша следую­щая задача заключается в развитии методов превращения негативных и агрессивных реакций пациента на условные стимулы в позитивное и полезное отношение.

Как мы используем эти концепции в направленном фан­тазировании? Прежде всего напомню, что основной принцип этой техники — это внушение. Самый важный отдельный тип внушения состоит в приглашении субъекта совершить воображаемое восхождение и спуск. Результаты этих внуше­ний очень удивительны, так как предполагают общие законы психики. Мы обнаружили, что субъект спонтанно констру­ирует целый мир образов, который выражает символически не только привычные и типические эмоциональные реакции, но и другие, выражать которые он способен научиться.

Следуя за этими внушениями воображаемого подъема и спуска, субъект дает нам полезный символический материал для исследования целого спектра его привычных чувств, а также чувств, которые он мог бы пережить. Таким образом, мы имеем очень быстрый практический инструмент для оп­ределения паттернов эмоциональных ответов человека в тер­минах и его прошлого опыта и потенциалов развития. Этим способом мы можем быстро пробудить сцены, выражающие конфликты пациента, что поможет нам реконструировать их происхождение. Используя этот режим самовыражения, па­циент спонтанно соскальзывает в использование символизма снов. Чаще всего он не осознает, что говорит о себе. Следо­вательно, в нашей работе нет цензуры и сопротивления со стороны пациента (это совершенно другой случай по сравне­нию со свободными ассоциациями).

Это приводит к сущест­венной экономии времени. Но мы одновременно помогаем пациенту решить проблему, представленную в воображаемой ситуации и преодолеть беспокойства, которые она создает. Это делается через предложение ему внушений, сконцентри­рованных для соответствия нуждам его текущего фантазиро­вания. Один из способов того, как это можно сделать, это предложение двигаться из конфликтной сцены выше или ниже. Использование этой сцены усиливает затухание тех вредных рефлексных ответов, которые хоть и соответствуют конфликту, активны только в воображении пациента и не усиливаются в текущей реальной ситуации пациента. Так мы помогаем пациенту развить новые динамические паттер­ны, которые он затем перенесет из реальности воображаемого мира в настоящую реальность.

В теории реконструкция имеет две стадии:

1. 1. Задача достижения эмоциональной зрелости, социали­зации инстинктов, причем психический рост совершается через использование идеи подъема. В течение этих упражне­ний, субъект обнаруживает, что ему все легче преодолевать помехи в реальности; делая так, он открывает внутри себя чувства, которые редко выражал, а иногда чувства, совер­шенно новые для него. Но самое важное, он открывает новые чувства великодушия и щедрости, начинает находить удов­летворение в том, чтобы отдавать себя. Другими словами, он прогрессирует от гедонизма детства и юношества к щедрости и великодушному отношению зрелости.

2. Как только эти новые черты будут приобретены, то можно внушить пациенту взгляды, которые хорошо адапти­рованы к его жизненной ситуации. Это делается через пред­ложение ему вообразить ситуацию из его текущей жизни, которая все еще доставляет ему трудности, реальные или только предполагаемые.

Здесь я хочу обсудить два пункта: 1) интерпретацию сим­волов из фантазирования на предыдущей сессии; 2) методы, помогающие пациенту переделать свою личность.

Интерпретация. Вначале я хочу рассмотреть такой факт: слова, которые мы используем для описания наших чувств к другому человеку совершенно лишены эмоционального зна­чения, если они остаются отдельными. Возьмем слово «ра­дость». Одно слово не имеет точного смысла. В чем состоит радость? Это радость от сдачи экзамена или от встречи с другом? Слово «радость» приобретает значение только в кон­кретной ситуации. В ночных снах и направленных фантазиях наши чувства находят выражение в последовательности об­разов, составляющих историю. Именно эта история дает кон­текст, внутри которого выражаются чувства во сне. Хотя метод свободного ассоциирования идей имеет, несомненно, научное значение, он скучно длинный и вызывает огромные лишние усилия. Фрейд сам признавал это. Юнг оставил его по той же причине. В равной степени подходящие и гораздо более быстрые результаты могут быть получены следующим способом: возьмем, к примеру, осьминога. Пациент спонтанно находит его на дне моря; он покоряет его и вытаскивает на берег. Я внушаю пациенту, что прикосновение волшебной палочки производит метаморфозы с осьминогом так, что он открывает свою подлинную сущность. Происходят изменения, и пациент говорит, что теперь он видит свою мать — так образом достигнут желаемый результат. Или метаморфозы не дают очевидного значения и ничего нельзя из них вывести. В этом случае я не настаиваю. Наоборот, в течение следующей сессии я могу спросить, как он чувствовал себя при встрече с осьминогом. Следующий диалог типичен:

О. Я боялся.

В. Чего?

О. Быть убитым.

В. Да, но есть много способов быть убитым животным, которого из них вы боялись?

О. Что меня сожмут его щупальцы, задушат и высосут кровь.

В. Хорошо, сейчас я хочу, чтобы вы вызвали механизм драматизации, который используется при работе со снами, и учитывая эту драматизацию, оставьте образ осьминога и сконцентрируйтесь на вашем чувстве отвращения. Теперь вернемся к тем реальным обстоятельствам жизни, в которых вы переживаете чувство парализованности, что вашу личность душат.

Один из возможных ответов может быть: «Я люблю мою мать очень сильно, но она душит меня своей избыточной заботой». Много времени может быть сэкономлено таким образом. Если ответ пациента — не простая рационализация, это дает желаемый инсайт, а он не спрашивает интерпретации. Чем сильнее эмоциональная абреакция при конфронтации с осьминогом, тем глубже может быть инсайт пациента, и более определенным будет терапевтический эффект.

Реконструкция. Это камень преткновения в психотерапии и область, где будущие исследования будут очень полезными. Говорим ли мы о «сублимации» Фрейда, «индивидуации» Юнга или «реконструкции», в любом случае имеем дело с одной проблемой. Однако из-за теоретических точек зрения, которые лежат за этими терминами, я предпочитаю концепцию реконструкции. Фрейд подразумевал под сублимацией на­правление либидо на новый объект, который таким образом замещал бы первоначальный сексуальный объект. Мне ка­жется, что эта интерпретация недооценивает некоторые активности. Она возможно правильна в некоторых случаях, но обобщение этих находок кажется спорным. Что касается юнговского процесса «индивидуации», то он предполагает существование «Самости», которой Юнг приписывает сверхчеловеческие качества. Переход от психологии к метафизике неприемлим для научного исследования.

Мы, однако, ищем обоснования для нашей работы в пси­хофизиологии, чтобы использовать наблюдаемые факты и находить демонстрируемые решения проблем, с которыми встречаемся. Так что мы начинаем с гипотез, которые совер­шенно другие. Если эти гипотезы подтверждаются экспери­ментально, то мы можем использовать их для улучшения нашей техники.

Чтобы было легче обсуждать процесс лечения, мы говорим о трех фазах:

1. Открытие и изучение болезненных динамических паттернов пациента.

2. Переобусловливание этих болезненных паттернов.

3. Наконец, установление новых и подходящих динамических паттернов.

Последняя стадия — это то, что реконструирует поведение пациента. Пациент желает этих улучшений только в степени, касающейся большинства его потенциалов во всех областях функционирования. Достижение этой цели становится воз­можным из-за огромной способности мозга создавать новые «временные связи».

Как направленное фантазирование помогает нам достичь этой цели? Мы не должны забывать, что невротическое по­ведение является «аффективным торможением»; любая школа соглашается, что невротики эмоционально незрелы. Одна из самых сущностных характеристик зрелого взрослого поведения состоит в проявлении тенденций к щедрости. Это великодушие развивается по мере овладения своими инстинк­тивными реакциями: способность сохранять здравый смысл перед лицом затруднительных или, возможно, опасных си­туаций; способность оценивать ситуацию реалистически и отвечать действиями, принимающими в расчет права других, равно как и свои собственные интересы. Таковы искомые поведенческие цели. Они включают в первую очередь обучение вызывать чувства покоя и безмятежности. Пациенту показы­вают, что это может быть достигнуто, когда в направленном фантазировании он обращается с образами света. Эти образы являются специфическими составляющими таких чувств. Здесь также возникает чувство сердечности к другим и желание быть полезным им. Эти отношения нормальны для взрослых, которые развили способность отдавать себя другим; они важны, если он собирается жить в гармонии со своими коллегами.

После того, как пациент найдет эти образы и переживет эти взрослые чувства, он достигает истинного эмоционального созревания. Затем мы выводим его из воображаемого мира в реальность. Это делается посредством самовнушения, цель которого пациент понимает и добровольно принимает. Он практикует это в фантазии для себя. Помните, что пациент лечит себя самого; все, что психотерапевт может сделать, — это научить его, как помочь себе.

Как я уже говорил вам раньше, Фрейд совершенно осознавал полезность внушения в развитии индивидуума. Мы знаем и как привить его, и как управлять им. Я также могу напомнить, вам о силе внушения — само- или гетеро- — несколькими примерами: иностранные языки могут быть выучены очень быстро и с минимальными усилиями человека: во сне. Это делается через прослушивание соответствующих записей. Или возьмите, к примеру, бессознательное внушение в состоянии бодрствования: положим, вы хотите увеличить продажу особенного типа сладостей в буфете кинотеатра. Это может быть сделано очень быстро без информирования покупателя наедине, просто через показ короткого клипа о прелестях ваших сладостей, который проскочит в доли секунды внутри обычного фильма.

Теперь, возвращаясь к нашей собственной специальной теме, предлагаю пример того, как мы используем внушение. Человек, который готовится к важному экзамену, знает, что он хорошо подготовлен, но он охвачен страхом неудачи. Он полностью убежден, что в день экзамена его ум будет бло­кирован, и он проявит себя очень плохо. Если этого студента быстро ввести в достаточно расслабленное состояние, и если он может установить умственный образ, символизирующий состояние расслабления, то нет необходимости проходить через полный процесс лечения. Через вызывание этого образа намеренно, он будет способен контролировать в любой же­лаемый момент такое же состояние комфортного расслабле­ния, которого он достиг в направленном фантазировании. Он будет держаться разумно и думать ясно.

На практике, после того как пациент нашел эти просвет­ляющие образы, которые я упомянул раньше, и в то время, как он переживает желаемые чувства покоя и самодостаточ­ности, я предлагаю, чтобы он вообразил, как заворачивается в оболочку света, и таким образом он окружает себя защитной сферой. Затем я прошу его увидеть себя возвращающимся на землю после восхождения с этой защитной оболочкой. Потом я прошу представить, что день экзамена настал. Он встает с кровати, умывается и завтракает без тревоги в со­стоянии покоя, затем идет на место проведения экзамена, занимает свое место и размышляет. Делая так, я советую ему оживить образ световой оболочки, чтобы достигнуть же­лаемого покоя, после чего он видит себя читающим вопрос на экзамене. В спокойном состоянии он составляет план и начинает работать. Три или четыре сессии такого типа обычно было достаточно для достижения успеха теми, с кем я работал.

Когда проблема включает более сложные и более серьезные эмоциональные реакции, нужна полная программа лечения. Возьмем, к примеру, случай молодой замужней женщины, которая становилась обезумевшей, как только отец приходил ее навещать. Хотя ее реакция кажется предполагает анали­тический подход, последний не помог ей. Кроме того, она целиком осознавала, какие у нее совершенно безрассудные чувства. В серии направленных фантазий, я помог ей пред­ставить своего отца в светящейся атмосфере. Это сделало возможным для нее пережить позитивные чувства к нему. Постепенно я заставил ее вообразить приятный диалог с ним. Затем я предложил ей нарисовать следующую сцену: она дома ждет своего отца на обед. Перед его приходом она оживляет воображаемые контакты с ним в световой атмосфере из направленного фантазирования. Выполняя это, она при­лагает усилия к достижению внутреннего покоя и дружест­венного отношения к своему отцу. Далее я внушаю, что отец приходит, и весь вечер она проводит в атмосфере сердечности. Я прошу, чтобы пациентка оживляла эти направленные фан­тазии как можно чаще по своему желанию, что усилить новый динамический паттерн, который мы установили в ее воображении. Результаты были отличными.

Прежде чем закончить свое выступление, я хотел бы снова привлечь ваше внимание к возможности использования направленного фантазирования в психосоматических случаях. Здесь снова психофизиология предлагает нам объяснения как наблюдаемым явлениям, так и технике, подходящей для лечения этого типа болезней. Павлов утверждал, что любая часть организма имеет свой собственный локус в кортикальной репрезентации. Мы фактически должны знать, что боль уда­ляется рассечением афферентных нейрональных путей. И наоборот, сторонники Павлова, включая Быкова, показали, что любой стимул может стать условным для вызывания наблюдаемого ответа любой точки организма, например в кишечнике.

Если вы учитываете, что у человека слово замещает сен­сорный сигнал без любых специальных приготовлений, то для вас совершенно ясно, что, начиная с соответствующего визуального воображения, возможно влиять на любой специ­фический орган. Эта процедура особенно полезна для умень­шения боли и даже для полного ее устранения. Однако это возможно только для хорошо тренированных в направленном воображении субъектов. Более того, хотя я работал долго в этой области, еще не наблюдал достаточно случаев, чтобы предложить вам раз и навсегда установленные правила. Но я хочу напомнить вам, что в этой области вербальные стимулы менее эффективны, чем визуальные образы. Поэтому мы ра­ботаем с визуальной репрезентацией тела, не учитывая его анатомического строения. Я не могу рассказать вам пока больше.

Я хочу закончить это очень короткое знакомство с техникой направленного фантазирования рекомендацией вам снова вни­мательно читать Павлова и Быкова. Их главные работы были переведены на французский и продаются в библиотеке du Globe.

 

Впервые лекции были опубликованы в The Bulletin of La Societe de Recherches Psychotherapiques de la Langue Francaise, vol.Ill, No.2, May 1965, pp. 27—42.

Перевод сделан по изданию на английском языке в Psychosynthesis Research Foundation Issue No. 18, 1966