Шизофрения с заключениями психолога

метки: Больная, Мысль, Шизофрения, Процесс, Мышление, Состояние, Говорить, Память

Шизофрения Шизофрения. Шизофренные проявления в детском возрасте. Шизофрения — сложное, многообразное заболевание. До сих пор неясны причины, вызывающие это заболевание, хотя существуют различные гипотезы. Детские психиатры (Г. Е. Сухарева, В. В. Ковалев и др.) описывают разные формы шизофрении, и патопсихологи видят разную структуру психического дефекта в зависимости от формы заболевания. Однако есть и общие закономерности протекания психических процессов и формирования личности при шизофрении. Так, отличительными особенностями психики больных детей являются искажение восприятия и мыслительных операций, своеобразие игровой деятельности и общения. При некоторых формах заболевания возможна деменция. Если маленький ребенок ведет себя своеобразно, родители редко сразу обращаются к психиатру. Многое они пытаются объяснить неправильным воспитанием, возрастными особенностями, семейными проблемами. Поэтому часто сначала дети и их родители попадают к психологу. Шизофрения может возникнуть в очень раннем возрасте (врожденные особенности), а может проявиться позже: в дошкольном или школьном возрасте. Шизофрению подросткового возраста принято рассматривать отдельно. Аутизм — полный или частичный отказ от общения с окружающими рассматривается разными авторами либо как самостоятельное психическое заболевание, либо как синдром при шизофрении или другом психическом заболевании. Синдром раннего детского аутизма может быть диагностирован у ребенка даже до года, так как для него свойственно нарушение всех видов контактов с матерью (телесного, глазами), а это не может не беспокоить родителей. И у детей, больных шизофренией, и у детей, страдающих аутизмом, может быть разный уровень интеллектуального развития (от превышающего возрастные нормы до очень низкого). Их общей особенностью является своеобразие, часто неравномерность развития отдельных сторон психики. Дети часто выглядят неадекватно. Своеобразной может быть их мимика, жесты, позы, интонации речи. Их игры и творчество, как правило, носят специфический характер и являются предметом исследования патопсихологов. Часто нарушается процесс общения с другими людьми: детьми и взрослыми. Патология может проявляться в характере интересов, фантазий, страхов и т. д.

Шизофренные проявления в детском возрасте.

Для дифференциации шизофрении детского возраста наиболее существенными являются положения проф. Г. Е. Сухаревой, которая различает шизофрению в детском и подростковом возрасте. В подростковом возрасте необходимо различать отдельные варианты шизофрении в зависимости от темпа течения, т. е. формы остротекущие, активные; формы вялотекущие, начавшиеся в детском возрасте; дефектные состояния.

С момента дифференциации шизофренических состояний психологическое изучение различных расстройств психики больных приобрело значительную определенность. Психические процессы только что заболевшего, находящегося в остром приступе больного шизофренией отличаются от психических процессов шизофреника, болеющего давно, у которого процесс относительно стабилизировался или уже нарастает дефект.

Можно, однако, отметить сходство качественных особенностей процесса во всех формах, т. е. качества, специфичные для нозологической группы.

Большое значение имеет интенсивность процесса: чем острее процесс, тем полиморфнее, ярче психические нарушения; на высоте острого состояния, в моменты сильнейшего расщепления личности больного, его психическая структура оказывается в более сильной дезинтеграции, чем при вяло протекающем процессе, вне обострения процесса.

Для анализа психолога представляет большой интерес личность больных шизофренией. Психолог не может ограничиться только установлением нарушения памяти, мышления и других психических процессов у больных, он должен всегда иметь в виду всю заболевшую личность в комплексе всех психических процессов, взаимно связанных друг с другом.

Личность характеризуется, как мы это видели, двумя моментами: личными интересами и стремлениями, с одной стороны, и требованиями общественной действительности, включая общественные обязанности и правила, — с другой. Психическое заболевание может коснуться как первого, так и второго момента, а иногда и того и другого вместе.

Когда дети заболевают психически, они выключаются из жизни, из коллектива, и это выключение поражает в первую очередь личность и ее отношение к себе, к людям, к учению, ко всей окружающей жизни.

При шизофрении в особенности на первый план выступают личностные нарушения. Они касаются обоих моментов содержания личности; происходит отход больного от коллектива, изменяются его интересы, идеалы и все поведение. На высоте острого шизофренического приступа личность больного теряет свое единство и утрачивает связи с окружающим миром.

Трагедия многих учащихся, больных шизофренией, начинается еще задолго до манифестного проявления болезни; прежде всего в затруднениях, связанных с учением. Как только больной начинает плохо учиться, у него появляются, по его словам, «страшные мысли» о будущем; больной становится мрачным, задумчивым, ему начинает казаться, что он хуже других и все окружающие к нему плохо относятся; он постепенно начинает отдаляться от коллектива и замыкается в своем одиночестве; больные в таких случаях отмечают, что они живут совершенно оторванными от жизни, им «ни до чего нет дела», все окружающее им неприятно, а интересы проявляются только к тому, что было давно, «любовь к дальнему, отвращение к ближнему».

На психологическом обследовании некоторые больные были совершенно неконтактными, поглощенными переживаниями; оставшись на некоторое время без заданий, они начинали шептать, накапливали слюну.

Всякое задание выполняли только при энергичном стимулировании, а как только оставались предоставленными самим себе, тотчас же прекращали всякую работу.

Иногда были такие высказывания: «У них нет внутренней жизни, нет центра, нет никаких стремлений» (девочка 15 лет).

Такая потеря стремления к деятельности, нарастающий аутизм, холодность ко всем, полная отрешенность от окружающего мира — все это приводит личность больного к постепенному распаду.

Характерным для больных шизофренией является нарушение восприятия, которое заключается в невозможности объединять отдельные воспринимаемые элементы в целостный образ. При этом отмечаются также резкие затруднения при выделении наиболее значительных, наиболее существенных элементов наблюдаемых объектов.

Так, мальчик 14 лет (острая токсическая форма) при описании картин застревал на деталях, не мог охватить целого, не отделял существенное от несущественного. Дефекты восприятия этого больного определялись общими нарушениями его психической деятельности. О своих переживаниях он говорил: «Я живу, но мне кажется, что я во сне».

Иногда при рассматривании картины больные обращали внимание как бы совершенно случайно на отдельные детали, которые интерпретировали по собственному усмотрению. Например, мальчик 11 лет, больной шизофренией, посмотрев на картинку, где изображена лодка со стариком-гребцом и пассажирами, переезжающими через реку, обратил внимание только на старика-гребца с веслом и заявил, что здесь удят рыбу. При описании другой картины этот же больной, увидев крестьян с палочками, читающих у почты газету, заявил: «Это трагедия, слепые старики учатся читать газету». Здесь можно сказать, что до больного шизофренией не дошли внешние образы. На основе внутренних переживаний, связанных с этими образами, он построил собственное умозаключение.

Вообще дети, больные шизофренией, затрудняются в понимании смысла сложных красочных картин со многими деталями.

При описании картин больные шизофренией никогда не обращают внимания на переживания действующих лиц, поэтому часто они не могут понять многие картины с содержанием эмоционального характера.

Нарушение целостного восприятия наблюдаемых объектов у больных шизофренией выявляется также в резких затруднениях при объединении отдельных разрозненных элементов в слитный образ. Так, больные не могли понять, изображение какого предмета находится перед ними, если им предлагалось составить его из отдельных элементов. Складывая изображение петуха из четырех элементов, ноги и голову прикладывали к туловищу в перевернутом виде. Когда больному в одном случае было указано на неправильность складывания, он ответил, что он делает правильно, а ему дают неправильные части.

Таким образом, состояние восприятия больных шизофренией характеризуется не целостностью, а фрагментарностью, часто случайностью, субъективностью; изображенное воспринимается и перерабатывается односторонне, так как аффективность одерживает верх над беспристрастным наблюдением. Такова картина восприятия в острой стадии шизофрении. В случаях вяло протекающего процесса отмечалось понимание происходящего в жизни и на картинках. В таких случаях было краткое и достаточно адекватное описание картинок.

Непроизвольное внимание при любых заболеваниях сохраняется длительнее, чем произвольное. Даже в тяжелых случаях шизофрении, когда кажется, что больные не обращают внимания на окружающее, не отвечают на вопросы, все же в дальнейшем оказывалось, что происходящее вокруг них не проходило совсем мимо их внимания, они могли подмечать даже малозаметные детали. Это можно было установить по их последующим высказываниям.

Активное внимание у больных шизофренией слабо ввиду отсутствия интересов к какой-либо деятельности. На эксперименте активное внимание больных в состоянии обострения могло функционировать очень короткое время. Они обычно могли начать выполнять какое-либо задание только после усиленной стимуляции, но как только стимуляция прекращалась, то прекращалось и выполнение задания, внимание опять начинало приобретать блуждающий характер.

Во время работы у больных шизофренией отмечается особая рассеянность тогда, когда у них появляются отвлекающие мысли, если в единый поток мысли вклиниваются посторонние мысли при выполнении какого-либо задания, то это задание остается без выполнения, а от больного получается впечатление, что он находится в состоянии очень большой рассеянности.

Для многих больных шизофренией характерна способность к распределению внимания. Когда больной находится в состоянии обострения, когда он может говорить только о своих переживаниях и его нельзя заставить отвечать на вопросы, тогда нужно дать ему бумагу и карандаш и попросить его рисовать или дать ему листок с буквами с условием зачеркивать какую-либо букву.

Эта автоматическая деятельность — рисование или зачеркивание буквы — выводила больного из состояния аутистического мышления, и он мог отвечать на различные вопросы экспериментатора, причем можно было получить от него ответы на вопросы по логическому мышлению. Некоторые из больных даже заявляли, что им легче делать два дела, чем одно, благодаря этому (зачеркивание или рисование и беседа) мышление становилось направленным. В данном случае распределение внимания облегчало работу, а контакт с экспериментатором в это время позволял больному организованно мыслить.

Для запоминания важно состояние внимания. В случаях невозможности сосредоточиться на запоминании предложенного материала могут страдать все виды памяти (механическая, логическая); так бывает у больных шизофренией в состоянии отрыва от окружающего, когда они погружены в свои болезненные переживания.

На эксперименте были отмечены такие случаи, когда больному шизофренией было предложено запомнить несколько не связанных между собой по смыслу слов (эксперимент на механическую память), а в это время он испытывал наплыв различных мыслей, слов, не связанных с заданными словами, и больной был в недоумении, какие же слова собственные, а какие заданные.

Иногда же больные шизофренией отрицательно относились к тем словам, которые им предлагались для запоминания, и не запоминали их, а в это же время могли вспоминать стихотворения, пословицы, поговорки, которые они выучили и хорошо помнят. Это говорит о том, что больные шизофренией могут запоминать только желаемое (избирательность и причудливость их памяти).

Словесный материал им запоминать легче, чем зрительный. Если больным давать запоминать слова, а затем через короткий промежуток какие-нибудь зрительные объекты, то они могут перепутать слова и название зрительных объектов.

На запоминание больных очень большое влияние оказывает общее состояние в момент запоминания. Если больные растеряны, с трудом сосредоточиваются, они мало что могут запомнить, но вследствие того, что память у них большей частью не нарушена, они сразу запоминают довольно большое количество словесного или числового материала. Однако в связи с общей растерянностью, вялостью, пассивностью, они не могут сосредоточиться, чтобы затем вспомнить, поэтому ретенция через некоторое время оказывалась плохой.

Для того чтобы точно судить о действительном состоянии памяти больных шизофренией, необходимы повторные обследования. Иногда для запоминания необходима особая стимуляция, в таких случаях больные запоминали гораздо лучше.

Имеет значение также вопрос о том, как долго удерживается в памяти усвоенное.

Происходит постепенное забывание воспринятых впечатлений, и из памяти все больше вытесняются усвоенные факты. В этом процессе забывания имеется известная закономерность, по которой скорее всего забывается то, что недавно запомнилось.

Но процесс забывания — это не механический процесс, а избирательный, стоящий в зависимости от эмоционального отношения к фактам; больше всего забывается то, о чем хочется забыть, но иногда прочнее держатся в памяти именно те факты, которые связаны с тяжелыми неприятными воспоминаниями. Так, при навязчивых состояниях при шизофрении больные страдают от того, что все время помнят и думают о том, что им надо сделать, чтобы «не погибнуть», и постоянно повторяют одни и те же движения (ритуалы).

Если у больного имеется эйдетическая способность, то она является предрасположением к длительному фиксированию зрительного материала. Например, девочка (шизофрения) увидела умершего человека, и в дальнейшем этот образ стал ей навязчиво представляться. Это навязчивое представление было ей неприятно и ухудшало ее состояние.

У больных шизофренией при вяло протекающем процессе память достаточно сохранена. У больных с высоким общим развитием лучше логическая память, чем механическая. Более сохранные больные как младшего, так и старшего возраста хорошо справляются с экспериментом на опосредственную память.

Интересные рисунки делают больные шизофренией в эксперименте «пиктограмма». По большей части рисунки носят схематический фрагментарный характер.

Например, чтобы запомнить фразу «глухая старуха», больной рисует ухо; к фразе «слепой мальчик» рисует глаз; «девочке холодно» — рисует кусок льда; «праздник» — смеющийся рот. Иногда рисунки были еще более схематичны и символичны: к слову «печаль» рисуют штрихи или треугольник с крестиком внутри него. Схемы этими больными обычно не расшифровывались, но они помогали запоминанию.

Представления играют большую роль при переживании реальности окружающего. В случаях шизофрении часто отмечается снижение этого переживания. Больные говорят, что все окружающее начало им представляться, как во сне, что окружающая жизнь кажется им сказкой; между ними и всем окружающим находится как будто густой воздух; достаточно закрыть глаза, как представлений уже нет и кажется, что нет никаких стран, никаких людей.

Были и такие высказывания (девочка 16 лет): «Иногда я говорю слова, а не понимаю их, не представляю их содержания, они вроде как пустые. Например, я говорю: «Карандаш меньше ручки»; для меня это голые слова. Я знаю, что меньше, что больше, но чтобы понять эти отношения, надо себе их представить, нужно делать усилие, а представить, удержать образ трудно. Чтобы представить себе предмет, надо его почувствовать, а это невозможно».

Иногда больные говорили, что они могут себе представить какой-нибудь предмет, какое-нибудь явление, но это представление бывает мимолетным и быстро ускользает.

Больные шизофренией, ссылаясь на тусклость своих представлений, жаловались, что им трудна геометрия, так как в геометрии надо представить, а это для них невозможно. Поэтому алгебра дается им легче, и они любят ее больше.

Воображение, или фантазия, занимает большое место в деятельности детей младшего возраста. Творческая фантазия является обязательным компонентом игровой деятельности ребенка; он легко перевоплощается соответственно своей фантазии. Ребенок, воспитывающийся в одиночестве, легко создает себе иллюзорных участников игры и играет с ними, как с настоящими.

У детей школьного возраста такая склонность к фантазированию уменьшается по мере развития логического мышления. Наличие этой склонности у детей старшего школьного возраста свидетельствует обычно о какой-то задержке на более раннем этапе развития. Чрезмерное фантазирование наблюдается обычно у детей, характеризующихся некоторой детскостью психики, повышенной внушаемостью, неустойчивостью.

У здорового ребенка грань между реальным и фантастическим полностью не исчезает; его фантазия тесно связана с окружающим реальным миром; хотя маленькие дети легко переключаются в мир своих фантазий, одушевляют неодушевленные предметы и верят в свои вымыслы, но в то же время восприятие действительности остается правильным и переход от фантазии к реальности осуществляется быстро.

Другая картина наблюдается у детей, больных шизофренией с синдромом патологической фантастики: больной в этих случаях весь поглощен своей патологической продукцией и все больше теряет связь с реальным миром. Так, мальчику, больному шизофренией (9 лет), все окружающее кажется таинственным, все неодушевленные предметы делаются одушевленными; он мог так рассуждать: «Вот стул, а какой он на самом деле? Мне кажется, что верхний покров у него живой».

Девочка 8 лет, слабая, истощаемая, в связи с этим у нее быстро спадает напряжение, нужное для переживания действительности, и она уходит в свои грезовые построения. Самое любимое ее занятие — это игра, и, как для ребенка более младшего возраста, для нее игра — это жизнь. Она любит играть с бумажкой, как с живым существом, разговаривать с ней. Хорошо читает и любит изображать героев прочитанных книг.

Легко может раздваиваться, считать себя и собой, и другим существом; у нее происходит, таким образом, расщепление психики. Она верит в леших, русалок, ведьм, колдунов. Вследствие имеющейся у нее эйдетической способности все эти сказочные существа для нее реальны, она ярко себе их представляет. Она легко переходит от действительности к фантазированию; для нее мир фантастический более знаком и приятен, чем мир реальный.

Мальчики, больные шизофренией, мечтали о полете на луну. Так, мальчик, больной шизофренией (9 лет), заявил: «Я хочу полететь на Луну, проверить, что на Луне есть, а если там ничего нет, я отрекусь от Луны». Животных этот мальчик любит больше, чем людей, и фантазирует об общении с ними.

У детей, больных шизофренией, отмечается стремление создавать себе иллюзорных товарищей игры. Так, мальчик 10 лет, больной шизофренией, находясь в больнице в большом коллективе, все время играл один, бегал, суетился, иногда с кем-то начинал бороться, разговаривать, а ни с кем из товарищей не входил в контакт, не мог им рассказать, чем он живет.

Жил он все время, как во сне, действительность доходила к нему в виде обрывков; он не мог точно ни воспринимать, ни осмысливать окружающую действительность. Одно из важных обстоятельств, необходимое для наступления фантазирования у больных детей, — это невозможность делать напряжение, усилие. Повышенная истощаемость при очень большой физической слабости делает их бессильными, и они не любят делать то, что их заставляют делать (учиться или заниматься каким-либо производительным трудом).

Таким образом, эти дети характеризуются малой активностью, они неконтактны, и это ведет их к уходу от действительности, к фантазированию. У больных шизофренией стремление к фантазированию, к уходу от действительности может затянуться на долгие годы; в этом фантастическом мире все их желания осуществляются, они чувствуют себя могущественными; они могут делать различные изобретения, открывать планеты…

В этих случаях у детей, больных шизофренией с синдромом бредоподобных фантазий, виден переход от мира фантазий (этого естественного этапа психического развития детского возраста) к миру аутистическому, отрывающему личность от мира действительности.

Подростки, особенно девочки, больные шизофренией, отмечают у себя большую склонность к мечтательности. Так, девочка (15 лет) рассказывала, что она мечтает всегда. В то время, когда она что-то делает, принимает участие в окружающем, у нее в мечтах идет другая жизнь, и эти обе жизни она переживает одновременно.

Интересные реакции по обследованию воображения у больных шизофренией нами были получены по методу Роршаха. По большей части такие больные в пятнах Роршаха видели расплывчатые образы; очень часто было простое перечисление деталей, которые кажутся им на что-то похожими. Например: «Это крыло, это как будто воротничок, кончик носа, а на нем капелька» и т. п., пятно не воспринималось как целое, не схватывался единый образ.

При восприятии пятна у больных превалировал анализ над синтезом. Иногда одно пятно могло вызвать образ, который тотчас же переходил в другой: «Это немного похоже на летучую мышь… нет, это берега у рек, как на картинке». Или еще: «Птицы какие-то! Это отражение горы разрушенной… огонь горит… колодец… скульптура с мячом в руке» (все эти образы возникали один за другим при созерцании одного итого же пятна).

Мальчик 15 лет, больной шизофренией, так описывал одно пятно: «Мавританский стиль в зодчестве… наманикюренные ногти… японская живопись…». Объяснения этого понимания были таковы: «Смотришь, кажется одно, потом другое выплывает… возникают различные образы, посмотришь на один цвет — одно кажется, на другой — другое, сначала схватывал в общем, затем выплывали детали».

В пятнах иногда видели движение. Мальчик 13 лет так описывал пятна: «1) как будто одна птица и вторая крыльями машут, какую-то добычу нашли; 2) как будто две собаки кувырком падают на камень; 3) вот собака и вот собака, они идут по следу, чего-то ищут».

Иногда к движению присоединялось аффективное переживание: «Лезут крысы, ой, даже страшно!» Иногда аффективность была еще более выражена. Девочка 15 лет так комментировала пятно: «Это жук страшный, страшнее ведьмы… самец какой-то! хочет меня, наверно, зарезать, преступление совершить, того и гляди цапнет, а удрать нет возможности!»

Изучение патологии мышления имеет особое значение при шизофрении, так как при этом заболевании процессы мышления страдают в первую очередь.

Особенностью расстройства мышления при заболевании шизофренией в детском возрасте является большая дисгармоничность всего мыслительного процесса. Эта дисгармоничность четко выявлялась во время психологического обследования, при котором правильные и более углубленные ответы чередовались с поверхностными и неточными ответами.

Можно отметить следующие основные нарушения процесса мышления у детей: слабость процессов обобщения, которая проявляется в невозможности охватить целое, выделить главное (при рассказе по картинкам, при пересказе содержания того или иного текста).

Больные в своих ответах могли долго фиксироваться на отдельных деталях, например, на вопрос «Что такое стол?» можно было получить такой ответ: «Стол — это предмет для употребления еды, его можно заменить пнем большого дерева, заменить ящиком, можно поставить козлы и доски, есть столы круглые, есть столы двойные, есть много столов с ящиками, есть с зеркалами, хорошие, плохие, вроде скамей, есть столы-рояль, длинные столы, чтобы ближе ко рту, чтобы не нагибаться…».

При сравнении двух предметов больные могли длительно сосредоточиваться на каком-нибудь одном предмете сравнения, забывая о другом. Ответы на вопросы часто носили вычурный характер. Например, на вопрос «Что такое стекло?» отвечали: «Стекло ставится для прозрачения» или на вопрос «Что такое лошадь?» отвечали: «Лошадь дает нам приспособление для езды».

Эти примеры указывают на значительное уклонение от нормального детского возраста всех процессов мышления у детей, больных шизофренией.

У некоторых больных можно было установить хорошее вербальное мышление, легкость в выражении мыслей при значительном затруднении конкретно-наглядного мышления, связанного с той или иной практической деятельностью. Дети заявляли, что они не любят смотреть картинки, затруднялись в комбинировании картинок из разрозненных частей, узоров из кубиков.

В связи с такой недостаточностью в коррегировании со стороны конкретного опыта у больных обнаруживалась тенденция к переходу ко всевозможным фантазиям, не имеющим корней в реальности. Такой переход определялся также невозможностью длительно сосредоточиваться на интеллектуальной работе. Целенаправленность на работу была очень кратковременной, больные не могли делать усилия, напряжения, чтобы достигать хороших результатов, наблюдалась большая пресыщаемость при более или менее длительной работе, больные быстро жаловались на усталость и прекращали работу.

Целенаправленная деятельность мышления реализуется в продуктивной деятельности. Характерным для детей, больных шизофренией, в противоположность здоровым детям является отсутствие стремления к какой-либо продуктивной деятельности, больные дети нередко подменяли такую деятельность пустыми разговорами, задаванием бесконечных вопросов без ожидания на них ответа. Они могли длительно резонерствовать.

Для детской шизофрении характерны такие особенности, как появление неологизмов, интерес к словообразованию.

Например, один больной был удивлен, как от одного корня могут происходить различные слова: кладовая- кладбище, погреб — погребение.

Голос у некоторых больных становился более глухим, мало модулированным, часто наблюдалась медленная, как бы скандированная речь, иногда очень быстрая, с заиканием.

Нарушение мышления у больных шизофренией в подростковом возрасте приближается к нарушению мышления взрослых больных.

Основная задача мышления — это установление связей и отношений между предметами; мышление является активным процессом и характеризуется своей направленностью на предмет. Больные шизофренией теряют (в большей или меньшей степени в связи со степенью остроты процесса) способность регулировать течение своих мыслей. Особенно в остром состоянии мышление больного является процессом, лишенным направленности, в нем исчезает регулирующая мышление организованность, а мышление, лишенное регуляции, распадается на ряд разбегающихся в разные стороны ассоциаций. У них может возникнуть ряд мыслей одновременно, т. е. единство мыслительного процесса расщепляется, каждый ряд мыслей может существовать отдельно.

Шизофрения с заключениями психолога — Стр 2

Часто больной не может продумать до конца какую-нибудь мысль. Например, он начинает отвечать на вопрос, а затем отклоняется к своим переживаниям, одно какое-нибудь слово в ответе вызывает у него ряд ассоциаций совершенно другого порядка, он делает несколько малопонятных восклицаний, а затем мысль совершенно угасает.

Больные шизофренией в остром состоянии часто жалуются, что им кто-то мысли внедрил и они не могут их отогнать. Иногда они отмечают, что вдруг слово начинает иметь много значений, и это затрудняет выражение мысли.

Некоторые больные так расшифровывали имеющиеся у них двойные мысли: у них имеется свой собственный фантастический мир, и когда они о чем-нибудь говорят, в это время идет параллельный ход мыслей, что создает большую неуверенность в каждом ответе. Девочка 15 лет хорошо начала комментировать пословицы, и вдруг совершенно неожиданно у нее появилось «соскальзывание» к буквальному пониманию: она заявила, что сосредоточиться на задании ей мешают посторонние мысли. Девочка начала затрудняться в выражении мысли, не хватало нужных слов, в голову приходили не те слова, которые нужны были в этот момент, а какие-то другие, посторонние.

Эта борьба с посторонними мыслями замедляла умственную работу и вела к большому утомлению. При объяснении отвлеченных понятий очень часто отмечалась амбивалентность. Например, больной 14 лет так объяснял выполнение заданий на комментирование метафор: «Их хотелось понимать и отвлеченно и буквально, т. е. один раз так думается, а другой раз по-другому». Например, хорошо понимая метафору «золотая голова» («это умный человек»), больной в то же время стремился подобрать к этой метафоре другое объяснение: «Художник сделал статую из мрамора с позолоченной головой». И то и другое объяснение казались ему правильными.

Другой больной 15 лет, проявил хорошее понимание отвлеченного смысла пословиц. Он так объяснил пословицу «Куй железо, пока горячо». «Не надо упускать момента», а пословицу «Не шути с огнем» так понял: «Если ты видишь, что человек сердит, не раздражай его». Наряду с этим у больного наблюдался ряд «соскальзываний», например, к пословице «Не все то золото, что блестит» выбрал объяснение: «Золото тяжелее железа», но сомневался только в том, что железо мало подходит, ведь железо мало блестит. Такое объяснение метафор и пословиц встречается в большинстве случаев шизофрении в острой стадии процесса. Больные шизофренией не могли выдерживать единой линии понимания, а подходили к одному и тому же явлению с разных позиций.

Эта картина умственной деятельности больных шизофренией в острой стадии процесса стоит в связи с постоянным нарушением у них целенаправленности на задачу, в связи с лабильностью в установлении логических отношений, неоформленностью умственного процесса.

У тонко разбирающихся в своих переживаниях больных шизофренией все это сопровождается переживанием большой неуверенности в том, что говорят, что делают. В задаваемых вопросах больные требовали точной формулировки. Вопрос, который вызывал возможность многих ответов, затруднял.

Например, больная 15 лет могла затрудниться ответить на задание: назови все деревья. Она так рассуждала: «Называть ли их внешние отличия, надо ли говорить об их цвете, большие они или маленькие. Вопрос странный, на него трудно отвечать».  Многие больные говорили, что в связи с изобилием у них мыслей они всегда затрудняются, с чего им начать говорить, они предпочитают отвечать на точные и определенные вопросы.

Особое затруднение для больных в острой стадии процесса представлял процесс обобщения, так как больные шизофренией преимущественно оперируют разрозненными понятиями, что делает эти понятия неясными, неоформленными.

В процессе классификации могут сделать такие сопоставления: в одну группу помещали растения и животных на том основании, что из растений последовательно развиваются живые существа. Также в одну группу могли поместить людей, книги и различные виды транспорта (паровоз, самолет, пароход) и дать такое объяснение: «Человек много почерпает из учебников и на основе учебников создает тяжелую индустрию».

Часто в ответах на вопросы, выявляющие логическое мышление, отмечались вычурные выражения. Например, на вопрос «Чем непохожи доска и стекло?» мог быть получен такой ответ: «Доска деревянная, а стекло — это амфотерное вещество». Одна из больных (16 лет) рассуждала: «Предмет ли дерево или не предмет? Ведь предмет это то, что можно взять в руки, а дерево в руки взять нельзя».

На высоте острого приступа мышление совершенно разорвано, бессвязно. Речь тогда представляет собой набор слов без определенного смысла; иногда в грамматическом отношении предложения бывают построены правильно, но логического смысла в них нет, нельзя уловить основную мысль, точно говорящий сам не знает, что он хочет сказать… Часто больные отмечали, что они слышат слова, но смысл их не понимают и не хотят в этот смысл вдумываться.

Речь больных по большей части отрывистая, иногда немногословная, особенно у лиц, и до заболевания замкнутых, малоразговорчивых, сензитивных. Иногда больные с трудом могли говорить, при ответе прибегали к жестам и заявляли, что «ничего не думается» или не могли додумать до конца одну мысль и поэтому не могли ее выразить в словах.

Иногда больные, выйдя из острого состояния, давали низкие по качеству ответы, но, когда им предлагали подумать как следует, их ответы улучшались. Это обстоятельство может служить иллюстрацией к следующему положению: больной шизофренией «может, но не хочет» из-за общего состояния безразличия ко всему.

При формах вяло протекающей шизофрении симптомом процессуальности является тот же дефект целенаправленности, та же лабильность логических процессов. Однако все это менее резко выражено.

Очень характерны в этом отношении жалобы больных: с некоторых пор стало трудно учиться, появилась большая отвлекаемость; не закончив одной мысли, переходит к другой и третьей; одновременно появляется много мыслей и не знает, на какой остановиться. Кажется, что все кругом наполнено мыслями. Наводнение мыслей. Один подросток, больной шизофренией, жаловался: «Я страдаю, десять мыслей сразу, и какие все противоречивые!»

Больные считают себя рассеянными, так как не могут сосредоточиваться на предмете, которым занимаются: когда в единый процесс мышления вклиниваются посторонние мысли, текст приходится перечитывать по несколько раз, так как смысл все время понимается по-разному.

Все время боятся, что скажут не те слова, так как думать будут об одном, а говорить другое. Не доводят до конца начатого дела, у них появляется нерешительность, неуверенность.

Основным в этих состояниях нужно признать расщепление единого мыслительного процесса, которым и определяется нарушение целенаправленности. Это выражается в рассеянности мысли, в изобилии посторонних мыслей, в амбивалентности. Эти состояния подростков хорошо вскрываются ими самими в связи с их способностью к анализу; на эксперименте они охотно анализировали свое состояние и на этой почве нередко создавался контакт между ними и экспериментатором.

Нарушение целенаправленности и признаки расщепления могут быть вскрыты при психологическом эксперименте. Для подростков, больных шизофренией, было легко комментировать пословицу или метафору самостоятельно, но они чрезвычайно затруднялись, когда нужно было подбирать готовые объяснения, их сбивало наличие объяснения в двух смыслах — отвлеченном и буквальном — и они, хорошо объяснив пословицу и метафору самостоятельно, отказывались использовать готовые объяснения.

Девочка 14 лет хорошо комментировала пословицы, однако она все время сомневалась в правильности своих ответов, и часто ее понимание пословиц и метафор шло в двух направлениях. Например, к пословице «Не шути с огнем» она подобрала правильное объяснение: «Если ты видишь, что человек сердится, не раздражай его». В то же время она объяснила пословицу по-другому: «На фабрике был большой пожар» — и добавила: «Если будешь шутить с огнем, будет пожар». Девочка заявила, что ее мысль раздваивается, и она начинает сомневаться, как же правильно понять эту пословицу. Часто она не могла выразить свою мысль, так как ум ее говорит одно, а язык другое.

Дефект целенаправленности выражался также в постоянном «соскальзывании» с задачи, мысль вместо выполнения задачи шла по линии воспоминания, и те задачи, в которых требования предъявлялись к памяти, выполнялись лучше, чем задачи с требованием логической переработки.

Часто больные шизофренией начинали отвечать на вопрос, который предполагал решение интеллектуальной задачи, а затем отвлекались на свои воспоминания, свои переживания. Мальчик 15 лет, ученик 9-го класса, начал хорошо комментировать метафору «глухая ночь» и, не окончив ответа, начал вспоминать, как он жил в деревне: «Там березки, ели мохнатые… малина… идешь по лесу, лес тихо шумит… так приятно…».

Больные шизофренией часто бывали многословны, одна и та же мысль повторялась, отыскивались все лучшие формулировки, и это переживание влекло к резонерству, как будто больной должен был сам себе доказывать, что это именно так, а не иначе; отсюда также стремление выразиться как можно изысканнее.

Например, мальчик 15 лет, так ответил на предложение сравнить лодку и мост, найти в них сходство: «Они являются атрибутами водяного транспорта». В другом случае девочка 16 лет на вопрос «Что такое мост?» ответила: «Это приспособление, которое способствует безопасности человека от воды», а на вопрос «Что такое рыба?» ответила: «Особый класс живых наземных существ, обитающих вводе». Такое же вычурное понимание обнаруживается в процессе обобщения. Например, в классификации эта же девочка в одну группу положила картинки, изображающие кузнеца, ребенка, фрукты, овощи, мебель, одежду. Всю эту группу она назвала: «Богатство кузнеца и его ребенка».

Речь шизофреника представляет особенности: вдруг они переставали понимать самые простые слова; это явление происходило пароксизмально, а через некоторое время опять слова понимались правильно. Так, мальчик 15 лет, больной шизофренией, часто не понимал смысла какого-нибудь слова; он это слово повторял несколько раз и спрашивал себя: «Что это, что это?». Это свое состояние он так объяснил: «Говорю слово механически, а смысла его не понимаю», но через некоторое время смысл его прояснялся.

Иногда больной шизофренией начинал много говорить, а затем речь постепенно угасала и мысль оставалась незавершенной.

Ассоциации больных шизофренией носят совершенно особый характер, их нельзя спутать с ассоциациями других больных. В некоторых случаях в ассоциациях были длительные задержки, во время которых неопределенные мысли мешали найти нужное слово, и иногда, чтобы избавиться от этой неопределенности, в ответ на заданное слово называли первый попавшийся на глаза предмет.

Больной с таким характером ассоциаций испытывал затруднения во всех заданиях, где нужно было сделать выбор, так как имелась большая неопределенность в выборе направления мысли. В связи с этим остановка мысли в ассоциативном процессе могла быть объяснена подобной задержкой мыслей. Иногда в ассоциативном процессе мысль шла в разных направлениях, тогда на одно заданное слово реагировали разными словами.

Мышление конкретно-наглядное, оперирование с различными простыми и сложными картинками, с комбинированием картин из отдельных отрезков было для больных шизофренией затруднительным. Они охотнее выкладывали узор из кубиков Косса или складывали куб Линка из маленьких кубиков, так как в них не было конкретных различных деталей, а были одинаковые части, что облегчало задачу.

При складывании куба Линка часто отмечалась такая картина: больной шизофренией подросток быстро и хорошо складывал куб одной раскраски, а когда ему предлагали сложить этот же куб другого цвета, он этого сделать уже не мог, мысль рассеивалась, и задание забывалось. Благодаря этой рассеянности, благодаря тому, что мысли легко ускользают из-под контроля, больные тратят много усилий, чтобы их собрать. От такого умственного напряжения они быстро астенизируются и совершенно перестают управлять своими мыслями, и они тогда начинают идти без всякого контроля, и происходит то, что больные называют «наводнение мыслей».

Нужно отметить, что в случаях вялой шизофрении на эксперименте не всегда выявляются описанные затруднения; иногда отмечается очень высокое выполнение различных экспериментальных заданий и хорошо сохраненный мыслительный процесс. Это значит, что эксперимент производился при относительно хорошем состоянии больного.

Однако в высказываниях больного при формально хорошем интеллекте отмечаются все те же элементы расщепления: больные жалуются на изобилие лишних мыслей, на остановку мыслей (Sperrung), на затрудненность сообразительности.

Таким образом, можно сказать, что психологический эксперимент вскрывает нам качественное родство шизофрении разного темпа течения: острых и вялых состояний. Он вскрывает одну из особенностей шизофренического мыслительного процесса — дефект целенаправленности, а в связи с ним общую лабильность смысловых установок и разрыв ассоциаций.

В остром состоянии эти особенности шизофренического процесса проявляются более длительно, затрагивают более глубоко психику заболевшего подростка. В состоянии вяло протекающего процесса этот дефект целенаправленности носит более эпизодический характер, сменяясь состоянием компенсации, имеющей опору в сохранности формальных качеств интеллекта.

Психолог в психиатрической клинике, находя в эксперименте симптомокомплекс отмеченных нарушений мышления, может сигнализировать о наличии процесса даже в тех случаях, когда он еще не слишком манифестен.

В дефектных состояниях после перенесенного шизофренического приступа наблюдается особая картина.

Шизофренический дефект — это понятие относительное, особенно если речь идет о детском и подростковом возрасте: шизофренический процесс здесь может остановиться на любой стадии и вполне возможны обратимые состояния; можно говорить даже о полном восстановлении после первой вспышки на полноценном фоне.  Необходимо также учитывать и продолжающееся развитие детей и подростков, перекрывающее во многих случаях процессуальные нарушения. Однако в большинстве случаев процесс накладывает отпечаток на всю психическую структуру, изменяя ее и придавая ей особую специфичность.

В тех состояниях, когда дефект выявился уже довольно стойко, можно отметить одну особенность, наблюдаемую в значительном числе случаев: резко выраженное понижение интеллектуальной активности, вялость, пассивность с полной утратой импульсов к какой-либо продуктивной деятельности. На психологическом эксперименте можно было путем усиленной стимуляции заставить больных отвечать на вопросы.

Например, они могли самостоятельно комментировать некоторые общеупотребительные метафоры и пословицы, но когда было предложено разложить готовые объяснения к пословицам, для больных это оказалось непосильной задачей, они не могли вдумываться в смысл пословиц и их объяснений и руководствовались только сходством слов в пословицах и в объяснениях к ним. Вся стимуляция в работе могла действовать только на самое короткое время, никакие уговоры продолжать работу в таких случаях не действовали, больные начинали говорить грубости и стремились уйти из кабинета.

Иногда больные шизофренией заявляли, что они не хотят думать о том, о чем их спрашивают, а один больной заявил: «Я мог бы отвечать на вопрос, но я не могу хотеть», иногда они заявляли, что у них нет мыслей.

Такое стойкое снижение интеллектуальной активности вело к распаду высших мыслительных процессов. Наиболее важным моментом в структуре шизофренического дефекта является нарушение обобщения: дефектные больные шизофренией могут разбираться в отдельных сторонах какого-либо явления, но не могут понять его как целое во всех его связях и отношениях.

На очень низком уровне у них процесс классификации: весь предложенный материал они распределяли на много различных групп и не могли распределить его на немногие существенные группы. Затруднялись дать общее название для отдельных сходных предметов, на вопрос «Как назвать одним словом карандаш, книги, тетрадь?» отвечали: «Это литература, нет, культурность».

Очень затруднялись, когда им предлагали много кубиков (27) для сложения куба Линка: они не охватывали всех элементов сложения, применяли низшие методы работы (проб и ошибок), при сложении задерживались на каком-либо одном элементе работы, например, хотели правильно сложить одну какую-нибудь сторону куба, тратили на это много времени, а о целом кубе забывали.

Недостаточность логической переработки опыта вела у некоторых больных к замене ее аффективным истолкованием. Ослабление логики делает мышление непосредственно зависимым от переживания, делает мышление субъективным. Эта большая субъективность мышления дефектных больных шизофренией стоит в связи с ослаблением у них интеллектуального усилия, необходимого для правильного объективного мышления.

Как указывал Клапаред, «мышление для себя легче мышления для других; когда думают для себя — все кажется ясным, фантазия свободно работает, аутизм более могуществен, мысль делается сильнее… по отношению к самим себе мы очень нетребовательны к доказательствам, и, наоборот, когда хотят изложить свою мысль другому, когда нужно следовать законам объективной логики, то начинают чувствовать затруднение…».

Мы же знаем, что этих затруднений больные шизофренией преодолевать не могут. В этих случаях мышление перестает вскрывать отношение между предметами внешнего мира, а обращается на свои собственные переживания. Все же окружающее аффективно перетолковывалось, например, девочка 15 лет так объясняла метафору «золотая голова»: «Золотой головой» я считаю того, кто ни на кого не обращает внимания, держит себя независимо; золотую голову я не считаю умным человеком, разум не имеет значения… люди считают золотой головой, чуть не гением, художника, который сделал статую, но я не считаю, от него мало пользы… чем дальше от цивилизации, тем лучше… мне цивилизация принесла вред…».

Пословицу «Не в свои сани не садись» она так комментировала: «Не суйся в чужое дело, не суйся в семейные дела, будь эгоистом, заботься о себе, не делай того, что тебя не просят».

В процессах логического мышления не могла отделить существенное от несущественного, дала очень формальный ответ на вопрос: что такое стол? — «Это дерево, устроен из большой квадратной доски на 4 ногах, чтобы она могла стоять, который служит для письма, для обеда, для операции, для покойников и для других нужных вещей». Такие высказывания у этой больной коррелируются с резко субъективным характером ее ассоциаций.

Наряду с субъективностью у этой больной отмечалась и вычурность, например, она так определила слово «плакать»: «Это промывание глаз слезами».

Можно отметить и еще одно следствие нарушения высших форм мышления (на что указывал Л. С. Выготский): когда нарушается мышление в понятиях, то на его место заступает низшая ступень мышления, человек не может стать над ситуацией, «соскальзывает» с плоскости абстракции и поддается конкретным, наглядным связям.

Известно, что непосредственная, наглядная форма познания является более элементарной, генетически низшей формой, чем образование понятий, и потому дольше сохраняется.

В дефектных случаях шизофрении мышление «соскальзывает» на эту генетически низшую форму. В своих мыслительных процессах такие больные преимущественно оперируют с конкретными наглядными связями; так, один больной шизофренией в стадии дефекта в ответ на замечание «Какой ты неустойчивый» встал и начал показывать, как он стоит, при этом он говорил: «Вот, смотрите, на ногах я стою устойчиво». Или другой больной на вопрос «Доволен ли ты собой?» отвечает: «Очень доволен, у меня есть хороший костюм… серый».

Экспериментально это состояние выявляется в невозможности понять отвлеченный смысл метафор и пословиц, больные при их комментировании дают только буквальное толкование. Наглядность проявляется и в других логических процессах. Например, больная 15 лет, ученица 8-го класса, не могла найти сходство между солнцем и печкой, так как «печку можно потушить, а солнце-то не потушишь».

При комбинировании такие больные употребляют элементарные методы работы, преимущественно метод проб и ошибок.

Они многословно отвечают на вопросы; ответы по существу у них чередуются с рядом соображений, не имеющих отношения к вопросу, а носящих характер пустого резонерства.

Таким образом, наш экспериментально-психологический материал позволяет отметить следующие формы нарушения мышления в дефектных состояниях при шизофрении.

1. Невозможность правильного обобщения ведет к поверхностному обобщению, когда часть начинает играть роль целого.

2. Аффективные и субъективные связи становятся на место логических.

3. Мышление спускается на генетически низшие ступени.

Все эти нарушения сопровождаются иногда многословием, пустым резонерством, эмоциональной опустошенностью, отсутствием интересов и бездеятельностью. Дефектные больные шизофренией делаются способными только к какой-нибудь простой автоматической деятельности. Например, дефектный больной шизофренией мог длительно выписывать из книги все слова, начинающиеся на букву «а».

Два момента необходимо отметить при оценке шизофренического дефекта: умение говорить, которое иногда маскирует дефект интеллекта, и наличие сохранной памяти. Интеллектуально развитые до приступа подростки, обладающие рядом приобретенных знаний, и после приступа в связи с сохранной памятью могут оперировать ими вполне правильно, тогда как понимание нового материала уже оказывается для них невозможным. Сведения и умения, полученные в школе, надолго придают больным шизофренией вид интеллектуально сохранных людей, тогда как при более углубленном исследовании структура мышления оказывается уже нарушенной.

Снижение интеллектуальной активности и нарушение высших интеллектуальных процессов неизбежно и неуклонно ведут к обеднению психики, к ослаблению ее гибкости. В эксперименте это проявляется в ослаблении переключаемости. Психика постепенно как бы окостеневает, начинает отмечаться склонность к персеверациям, получается однообразие, повторение одних и тех же мыслей, автоматизм мышления.

Таковы основные расстройства мышления в стадии дефекта.

При шизофрении отмечаются значительные нарушения эмоционально-волевой сферы. Об этих изменениях мы узнавали из бесед с больными, из наблюдения за их поведением на эксперименте, в отделении больницы, в классной комнате.

Наиболее отличительная черта в эмоциональности больных шизофренией — отсутствие эмоционального контакта, потеря чувства симпатии (» Ни до кого и ни до чего нет дела «).

Больные иногда делаются грубыми, склонными к бестактным поступкам на фоне общего корректного поведения. Все они замкнутые, со значительной направленностью на свои переживания, у них очень большой эгоцентризм, они любят только себя, у них нет привязанности к родным. Мальчик 14 лет мог плакать над злоключениями, описанными в книге, а к своим родным был не только равнодушен, но и злобен.

Очень часто больные шизофренией жаловались на то, что они как будто мертвые, ничто не доставляет им радости, ко всему окружающему они совершенно равнодушны. Ученица художественного техникума 16 лет жаловалась, что она стала плохо успевать по рисованию, так как у нее нет эмоционального контакта с объектом, она совершенно равнодушна к нему.

Часто больные шизофренией заявляют, что они ничего не могут чувствовать непосредственно, они сначала обо всем рассуждают, а затем уже устанавливают свое эмоциональное отношение к чему-либо. Отмечается у них также двойственность чувств: девочка 16 лет заявляла, что она никогда не испытывает в полной мере чувства радости, всегда к нему примешивается чувство печали.

Многие больные шизофренией, бывшие до заболевания полноценными, хорошо учились, и, когда после заболевания начинали плохо успевать в школе, то мучительно переживали эти неуспехи, и это делало их злобными, раздражительными или мучительно печальными.

Один мальчик 16 лет остро переживал свою беспомощность в умственной работе; это переживание им своего крушения приводило его к постоянному закрыванию глаз: он сам ничего не хочет видеть и хочет, чтобы и его никто не видел. Его постоянные мысли о самоубийстве шли от этого чувства внутреннего крушения, весь он необычайно чувствительный, легко ранимый, комплексный.

Мы отмечали у многих подростков, больных шизофренией, интерес к тому, что было давно («любовь к дальнему, отвращение к близкому»); они больше интересуются общими вопросами, а текущим моментом совсем не интересуются. В своем окружении они видят только плохое, а все хорошее, по их мнению, имеется только в Западной Европе. Один больной шизофренией хотел бы жить в Голландии («Там чисто, уютно»).

Самое красивое, как он считает, — это римское и греческое.

У детей и подростков, больных шизофренией, часто отмечаются волевые расстройства в виде значительного негативизма, т. е. стремление противодействовать в своих поступках тому, что от них требуется старшими.

Больные шизофренией часто отмечают у себя ослабление воли. Так, мальчик 16 лет, говорил, что он опустился, но не может взять себя в руки, ему иногда хочется что-нибудь сделать и в то же время появляется мысль, что ему не хочется, и так два желания появляются одновременно, но в конечном счете апатия и нежелание что-либо делать у него все же берут верх; часто у него бывают состояния, когда ему совсем не хочется жить.

Чаще всего больные жалуются на то, что они не способны заняться ничем продуктивным, так как они не могут делать напряжения, и, если они начинают выполнять какую-нибудь работу и она покажется им трудной, они ее тотчас бросают.

В работе такие больные также проявляют очень малую инициативу и все время нуждаются в стимулировании, а самостоятельно не принимаются ни за какое дело. Девочка 14 лет рассказывала, что себя она считает очень плохой, хуже всех; она не так делает, как нужно; она всегда склонна принять решение другого человека, а не свое; это недоверие к себе, мнение, будто она делает не так, как нужно, ведет к тому, что она переделывает каждое дело по несколько раз. Вследствие этого она очень медлительна в своей работе, а если девочку побуждать, она может улучшить работу, но это побуждение нужно все время повторять, иначе подсказанный импульс быстро угасает.

У многих больных шизофренией даже с формально сохранным интеллектом отмечается большая непродуктивность в учении. Один больной, когда его заставляли заниматься письмом, очень негодовал и говорил: «Вот из-за вашего глупого письма я не могу заняться своими личными делами!»

Некоторые из них предпочитают бесцельно бродить по отделению, чем заниматься какими-нибудь учебными предметами.

Шизофрения с заключениями психолога — Стр 3

В работоспособности больных шизофренией отмечается такая особенность: в школе в течение года они занимались слабо и по некоторым предметам не успевали, учителям казалось, что они думают о чем-то другом; но в конце года такие ученики подтягивались и могли сдавать экзамены. У больных ши-зофренией нет достаточного напряжения, чтобы всегда работать равномерно, они не способны доводить до конца ни одну работу, но могут на короткий срок сосредоточиться и выполнить работу до конца.

В дальнейшем мы приведем несколько примеров детей и подростков, больных шизофренией в разных болезненных формах, с подробным психологическим анализом.

Наблюдение I. Мальчик 8 лет. При рождении имела место недлительная асфиксия; в младенческом возрасте перенес две легкие травмы. Раннее развитие: до 2 лет приступы ночных страхов с криком. С 2 лет трудности поведения: любил толкнуть, дернуть за ноги. Капризен. Всегда негативистичен, двигательно беспокоен. Любознателен, в 5,5 лет выучился самостоятельно читать. Любил книги, газеты.

С 5 лет придумывает небылицы, например, заявлял, что он может перелететь через забор. Моторно неловок, плохо пишет. С 8 лет недисциплинирован, упрям, груб, возбудим: в раздражении кричит, бранится, швыряет все, что попадается под руку. Неусидчив. В школе срывал уроки, исключен из школы.

В больнице проявлял большую легкость в словесном выражении. Много фантазировал. На эксперименте выявилось дисгармоничное развитие психики: мальчик хорошо одарен словесно, с легкостью мог выражать свои мысли, при беседе производил впечатление ребенка более старшего возраста. Хорошая память. Процессы логического мышления хорошие, мог находить различие и сходство в предметах (различие: доска непрозрачная, стекло прозрачное; сходство: солнце греет, и печка греет).

Мог понять иносказательно некоторые метафоры и пословицы. Например, к метафоре «каменное сердце» дал правильное объяснение и заявил: «Когда обижают, видят и заступаются, а он видел и не заступился, значит у «него каменное сердце». Так же хорошо мог объяснить все пословицы. У него довольно большой запас представлений и понятий; в эксперименте на обобщение (в словесном плане) правильно подбирал необходимые термины, например, «час», «минута», и др. — время. «Три», «тысяча», «1/4», «сто» — числа. «Стук», «треск», «гром», «грохот» — звуки. Все остальное тоже было правильно.

Все конкретно-наглядные эксперименты, которые большинство детей его возраста очень любят и охотно ими занимаются, для него оказались очень трудными. Например, он был совершенно беспомощен при обобщении по картинкам (метод классификация), он брал 2-3 картинки, например зеркало и умывальник, и заявлял: это туалетная группа; телефон, часы, стакан — квартирная группа; лук, капуста — огородные и т. д.

От эксперимента быстро отказался. Картинки описывал односложно, явно ими не интересуясь. Сюжетные картинки понимал только самые элементарные; если не понимал сюжета, он не затруднялся придумать что-нибудь, явно не соответствующее действительному положению дела.

Пространственные представления его плохо дифференцированы, часто путал право — лево, на предложение поднимать руки по примеру экспериментатора, сидящего напротив, поднимал их зеркальным способом. Затруднено сложение по узорам Косса. Складывая, говорил: «Складывать — это очень скучно! Интересно читать, рисовать, играть».

У него отмечается недоразвитие волевых импульсов. Он может делать только то, что интересно и легко дается. Как только появлялись затруднения, он не мог их преодолевать. На эксперименте вместо трудного для него сложения кубиков он мог начать играть кубиками. Насколько словесные ассоциации текли у него быстро, легко, настолько же все наглядное, требующее ручной ловкости, производилось очень медленно, неуклюже.

Такая особенность его психической структуры вела к тому, что всякая более или менее сложная работа была ему трудна и он от нее стремился отделаться, а всякие вербальные построения, всякие фантазии ему были легки и он с удовольствием им предавался. Способствует его фантазированию присущая ему эйдетическая способность; показанную ему картинку может видеть очень долго; куда ни посмотрит, эта картинка стоит у него перед глазами; мог в кабинете вызвать образ матери, с живостью восклицал: «Вот вижу: мама сидит в кресле и кошечка около нее сидит».

Быстрота словесных ассоциаций в связи с эйдетической способностью, которая позволяет мальчику иметь яркий образ, и слабая связь с действительностью позволяют ему продуцировать различные фантастические построения. Он мог рассказывать, что под полом сидят дьявол с рогами и черти, он слышит, как они там стучат. В больнице, когда он слышит стук из соседнего отделения, он сейчас же себе говорит: «Это дьявол».

Он хотел бы быть артиллеристом, так интересно стрелять, разрушать вражеские укрепления. Он строит домики, а потом их разрушает; он больше любит разрушать, чем строить. Он так про себя говорил: «У меня разрушительный характер». Это еще один момент, позволяющий понять его малую продуктивность в интеллектуальной работе при достаточном мышлении и хорошей памяти. Во всем этом и раскрывается дисгармоничность его психики.

Наблюдение II. Мальчик 11 лет. Рос живым, играл с детьми. Учился хорошо до 3-го класса; затем стал жаловаться, что его бьют, и сам стал драться. Постепенно делался нервным, раздражительным, жаловался, что за ним следят, от всех уединялся.  В больнице всего боялся, держался один, был вялым, пассивным. Мало разговаривал, был растерян. Иногда удавалось выяснить, что мальчик живет своим миром, все окружающие кажутся ему переодетыми, ему кажется, что на детях другая кожа, вроде маски. Слышит голоса. Мысли путаются. Ему кажется, что окружающие знают, о чем он думает. Отмечает у себя два желания: и хочется чего-нибудь и не хочется; когда пишет, одновременно думает о другом.

На эксперименте обнаружилось, что в интеллекте мальчика значительная дисгармония: с одной стороны, интеллект его достиг определенной высоты, а с другой — он застрял на более ранней стадии. У мальчика хорошая память. Он легко комбинировал любые узоры Косса. Он мог комментировать некоторые метафоры и в то же время в комментировании некоторых пословиц проявил инфантильность.

Например, пословицу «С мира по нитке — голому рубашка» он так понял: «Он ходит по миру в голой рубашке». К пословице «Не в свои сани не садись» он подобрал объяснение: «Если уже поехал куда, с полдороги возвращаться поздно» — и заявил: «Если он сядет в чужие сани, его с полдороги выгонят».

В этих объяснениях выявляется нерасчлененное мышление, достаточно общих слов, чтобы несоединимое было соединено. Такое же непонимание он проявил в комментировании отношений; на вопрос «Правильно ли сказать: у меня три брата — Иван, Сергей и я?» он ответил, что он не назвал себя.

Детские психологи считают, что непонимание отношения является специфичным для раннего возраста; такая же инфантильность проявилась и при том, как он описывал картинки: если на картинке были изображены животные, он заставлял их говорить, и люди также обращались к ним с речью — это характерный для детского возраста рассказ по картинке.

Он любит сказки, фантастические рассказы, с увлечением рассказывал экспериментатору сказку, где фигурировал Кощей Бессмертный, Баба-Яга, волшебные замки, живая вода, говорящие животные, различные превращения.

Поведение его на эксперименте часто было игровым: из картинок, смысл которых надо было понять, стал строить карточные домики, играл с ручкой, с карандашом.

Наряду с такими элементами инфантилизма эксперимент вскрывал элементы процессуальности: в ассоциативном эксперименте отмечались большие задержки на различных словах, доходящие до 16 секунд. Как оказалось при анализе, он задерживался потому, что очень напрягался, чтобы придумать нужное слово, и чем больше напрягался, тем дольше ничего не мог придумать, происходили задержки (типа Sperrung).

Он хорошо мог выполнять задание на распределяемость внимания. Мог зачеркивать различные буквы в тексте Бурдона и одновременно разговаривать с экспериментатором. В классе он мог писать без особых ошибок и одновременно думать о другом. Ему легче было зачеркивать, разговаривать и писать на уроке с отвлеченным вниманием, чем без отвлечения.

В его мышлении отмечено много формального, пустого. Например, он так ответил на вопрос «Какой формы бывают предметы?»: «Четырехугольные, пятиугольные, восьмиугольные, десятиугольные, пятнадцатиугольные…», т. е. намечаются уже элементы автоматизма.

На эксперименте большей частью был вялый, заторможенный, безынициативный. Развитие его застряло вследствие процесса на ранней инфантильной стадии, и мы видим у него веру в нечистого духа, в черта, которого, как рассказывал, видел в тучах: «Ноги у него, глаза, идет большущий…». Он верит в воздействие на него этого нечистого духа, верит в воздействие на него окружающих предметов и людей; он верит в то, что предметы, люди могут на глазах меняться. Ему кажется, что люди перелетают, как черти, через забор и меняют свой внешний вид, а то, как это надо делать, они от него скрывают, а ему бы очень хотелось это узнать. Эксперимент вскрыл ряд процессуальных симптомов, задержки в мыслях, расщепление, а также уже намечающийся дефект: мышление начинает приобретать формальный характер. Личность снижается, нарастает вялость, пассивность.

Диагноз при выписке: шизофрения. Заметное опустошение. Течение вялое, но тяжелое, хотя и детская форма, но течет с расщеплением, по типу взрослого.

Перейдем к рассмотрению нескольких случаев шизофрении подросткового возраста.

Наблюдение III. Мальчик 13 лет. Поступил в больницу в остром психотическом состоянии. Заболел в лагере. Обвинял детей в том, что ему поднесли ко рту дохлую ворону. В больнице вспышки двигательного и речевого возбуждения, бред отравления, страхи, агрессия. Пространственно дезориентирован, спрашивал: «На каком я острове?», говорил, что он летит на Марс, иногда ему казалось, что он на Новой Гвинее, что Америку еще не открыли; людей принимал за зверей. В отделении сидел на корточках в крайне неудобной позе. Ел жадно, неопрятно, подбирал с полу, вырывал у детей, что ему хотелось. Отмечен сексуальный бред, онанизм.

До заболевания учился в 6-м классе, учился хорошо, только писал очень неаккуратно, отмечалась плохая практическая и техническая одаренность. Интеллектуально всегда был высок, психика тонко дифференцированная, с богатым содержанием, с большим запасом слов, умением выражать свои мысли и передавать свои переживания; всегда предпочитал общаться со взрослыми.

Мальчик был в таком состоянии, что психологическому эксперименту не мог быть подвергнут. Однако все его поведение и все его высказывания дают материал для психологического анализа.

Его состояние характеризуется резкой ослабленностью процесса восприятия действительности, он не ориентируется ни в пространстве, ни во времени; ему кажется, что он живет на острове, он не дифференцирует окружающих его лиц, не принимает участия в жизни, так как мало что доходило до его сознания. Все кажется ему мертвым.

Он живет в своем собственном мире, у него нарушена высшая синтетическая способность, т. е. нарушено восприятие личности и собственного единства, он говорил, что все части его тела находятся в разных карманах, что все они по отдельности насажены на кол.

Потеря им восприятия своей личности как единства выражается в том, что он считает себя личностями, различными между собой и по временной, и по пространственной локализации: он и Коперник, и Леонардо да Винчи, и челюскинец и т. п. У него есть некоторая борьба с этим распадом; он мог с горечью говорить: «Я один» или «Отдай мне меня». Потеря восприятия единства личности и отсюда невозможность синтезировать элементы своих переживаний ведут к тому, что ряд его мыслей течет спонтанно, они не связаны между собой и он сам не способен перераспределять их порядок.

У него повышенная речевая продукция, его речь не выполняет социальной функции; она не служит цели общения с коллективом, это речь внутренняя, она только автоматически регистрирует его переживания.

Его внимание не способно на устойчивость, требующую волевое усилие, оно рассеянное, скачущее от одной направленности к другой. Память его оперирует автоматически с материалом, полученным в прошлом, без контрольного его распределения.

Новых сведений он в этом состоянии получить не может, живет преимущественно прежним, и это прежнее носит преимущественно образный характер. Поскольку нарушено единство его личности и расщепились все слои ее, то ясно видно, как выступают бесконтрольно его низшие влечения (открытый онанизм, сексуальный бред, жадность).

Этот случай ясно показывает, что основной чертой шизофренического процесса является расщепление: расщеплен процесс восприятия, и больной живет вне окружающего, расщеплена вся личность, высшие психические процессы не регулируют низшие, и те ярко обнаруживаются, а вся высшая психическая сфера, лишенная синтетического единства, распалась на ряд переживаний, не связанных между собой и обнаруживающихся в виде ассоциаций из прежнего опыта.

Через 2 месяца после некоторого улучшения проводилось психологическое обследование больного, причем обнаружилась его довольно хорошая память механического характера (словесная, зрительная, числовая).

В эксперименте на опосредствованную память больной брал по несколько картинок на одно слово, разбрасывался, так как у него одновременно возникало несколько ассоциаций.

При рассказе по картинке был очень неуверен, не мог отделить существенное от несущественного и потому картинку описывал со всеми подробностями, в этом у него проявилась расплывчатость восприятия. Не мог сложить очень элементарную картинку из 4 элементов (петуха), так как в его сознании не было образа петуха. Только когда сложил методом проб и ошибок все части в единую фигуру, тогда понял, что он сложил.

Внимание его было резко распределенного типа; два дела ему было делать легче, чем одно. Более сложные задания ему было легче делать, чем простые, так как простое задание оставляло много возможностей для отвлечения на посторонние мысли.

Ассоциативный процесс быстрый, одна реакция перебивала другую, а иногда на одно заданное слово получалось несколько реактивных слов. Метафоры и пословицы мог понимать иносказательно (упомянул о переносном смысле), но в процессе работы легко «соскальзывал» на буквальное понимание или отвлекался на побочные соображения; все объяснения носили поверхностный характер, часто руководствовался не смыслом, а сходством слов.

На эксперименте был многоречив, много говорил и по поводу выполняемых задач, и по поводу окружающей обстановки. Во время выполнения сложных заданий все время говорил, как он их выполнял, так как, по его словам, решение вслух интеллектуальных задач помогает внутренне организоваться и сосредоточиваться на заданиях, не отвлекаясь на какие-либо посторонние мысли.

От всего эксперимента очень устал, так как вкладывал большое напряжение в выполнение заданий, и тогда он при складывании кубиков от заданного сложения переходил к игровому времяпрепровождению, начинал из кубиков строить башню или фантазировать о жизни на Марсе; так от работы мышления в связи с утомлением происходил переход к работе воображения.

В данном случае картина психического расстройства в связи с шизофреническим процессом в острой стадии заболевания очень выражена.

Хорошая ремиссия наблюдается в тех случаях, когда в препсихотическом состоянии личность была синтонной, активной, жизнерадостной, настойчивой.

Наблюдение IV. Девочка 16 лет (ученица 8-го класса).

Во время приступа разговаривала сама с собой, было повышенное настроение, часто улыбалась, пела, танцевала. В движениях было много вычурности. Речь разорванная, отмечалась эхолалия, эхопраксия, было много стереотипных высказываний. Была беспокойна.

Через несколько дней настроение ровное, тиха, спокойна, склонна к некоторому резонерству; говорит витиевато, не удерживает линии разговора, теряет основную нить, говорит долго, пока не остановят. Еще через несколько дней ровна, начала заниматься в классной комнате. Тиха.

Из беспокойного переведена в спокойное отделение, там была всегда в коллективе, хорошо контактировала, но психически была вяла.

На эксперименте на высоте заболевания восприятия были неуверенными: описывала картинку с прибавлением слов «кто-то пришел», «какая-то женщина стоит», «на каком-то ящике цветок стоит» и т. п.

Память была сохранена. В процессе выбора картинок, в опосредственной памяти наблюдалось много колебаний, сомнений, но раз выбор был сделан, он в дальнейшем мог хорошо помогать запоминанию.

Внимание мало устойчивое, но хорошо распределяющееся: было легко одновременно зачеркивать букву в тексте Бурдона и разговаривать с экспериментатором.

Наибольшее расстройство отмечено в мыслительном процессе. Различие и сходство предметов отмечала несколько вычурно. Например, дерево и бревно так различала: «В бревне клетки, как в дереве, но мертвые, процесса никакого не происходит». Сходство радио и газеты так формулировала: «Это распространение речи». На вопрос «Что такое правда?» так ответила: «Такое взаимоотношение оживленных предметов… правда всегда организует коллектив».

В объяснении пословиц и метафор проявилась большая лабильность, общеупотребительные пословицы понимала хорошо. Например, пословицу «Не все то золото, что блестит» правильно поняла: «Не все, что нам кажется хорошим, хорошо», а следующую пословицу «Не в свои сани не садись» так комментировала: «В школе вызывают ученика, он не знает, как отвечать, ему подсказывают, он, значит, сел в чужие сани». Когда подбирала готовые объяснения, опиралась на сходство слов: в пословице говорится про сани — и объяснение выбрала, где говорится про сани.

В работе с кубом Линка очень долго не могла понять принцип сложения, работала по методу проб и ошибок, но работу не бросала; на сложение куба употребила 23 минуты, но работу довела до конца; в этой работе ей помогло стеническое ядро ее личности.

В ассоциативном эксперименте реакции были замедленными, доходили до 10″, 15″, на многих словах задерживалась из-за резонерства, например, на слово «весело» — реакция через 6″ — «музыка» и заявила: «Можно много сказать, я не знаю, в каком смысле надо было говорить». На слово «темнота» -через 15″ слово- «некультурность» и заявила, что она много колебалась, сомневалась, о какой темноте надо говорить. На слово «шапка» через 10″ реагировала словом «черная» и так рассуждала: «Ведь шапки бывают с ушами, с цветами… я думала… я не знала».

В данном случае у девочки 16 лет как восприятия, так и логические процессы на высоте заболевания были расплывчатыми, плохо оформленными, в связи с чем появлялись неадекватные ответы, вычурности, а в заданиях наглядного характера, где результат мог быть отчетливо виден, выявлялась устойчивость, стремление довести работу до конца.

Когда наступила ремиссия, восприятие сделалось точным, расплывчатость мыслительного процесса прекратилась; ответы на вопросы сделались по существу без элементов резонерства. Работа еще более стала устойчивой.

Наблюдение V. Девочка 16 лет. Рано начавшаяся, вяло текущая шизофрения. В возрасте 5 лет была взята приемными родителями из детского дома: отец погиб на фронте, мать умерла от аборта. С раннего детства мало жизнерадостная, неласковая; самостоятельно научилась читать, до 5-го класса в школе была отличницей.

С 7-го класса успеваемость снизилась; после смерти подруги, которая утопилась, очень изменилась, стала говорить о смерти, еще более ухудшилась успеваемость. Стала религиозной, посещала церкви, говорила о загробной жизни, стала интересоваться философскими вопросами. Свое психическое изменение видит в том, что ее ничто не интересует, вся она стала пустая, и в религии она ищет утешения.

В больнице заторможена, на вопросы отвечает еле слышным голосом, перед засыпанием слышит оклики, жалуется на то, что стала плохо соображать, пропал интерес к книге. В голове ощущение пустоты, как будто в ней нет мыслей, и в то же время голова совершенно холодная. В больнице время проводила в кругу девочек, слушала их разговоры, но сама больше молчала. Была очень вяла, подолгу застывала в одной позе, амбивалентна: хочет и не хочет. Напряжена. Медлительна.

Экспериментальному обследованию подвергалась несколько раз, и всякий раз результат обследования был различным в связи с общим самочувствием: иногда была вялой, пассивной, задания выполняла с трудом и часто совсем отказывалась от их выполнения; иногда, наоборот, она была вся напряженной, на глазах часто навертывались слезы, она говорила о том, что ее никто не понимает и даже сама она плохо разбирается в том, что с ней происходит.

Во всех ее состояниях в данных психологического исследования была одинаковая тенденция: восприятия и осмысления ее были расплывчатыми, она с большой неохотой рассматривала сюжетные картинки, рассказывала о них расплывчато, употребляла выражения «куда-то… может быть… а я не знаю» или вовсе отказывалась их комментировать, заявляя: «Я не понимаю».

Затруднялась во всех заданиях со зрительным образом. Неточно запоминала цветные фигуры, ориентировалась на цвет, не обращая внимания на фигуру, и много путала, брала не те фигуры, какие были нужны.

В эксперименте на опосредованную память подбирала картинки к словам по эмоциональным соображениям. Например, к слову «сила» положила картинку «подушка» и объяснила, что сила — «это такое большое, мягкое, противное, как подушка». К слову «сосед» положила картинку «полотенце» и объяснила: «Хороший сосед, полотенце я люблю»; к слову «утро» подобрала «зеркало» и сказала: «Не люблю утро, люблю ночь, утро неприятное, пустое, как зеркало». Все объяснения были в таком же роде.

Очень расплывчаты ее зарисовки в пиктограмме; к словам «веселый праздник» она рисовала ведро, по ее словам, это противное, как веселый праздник (ей никогда не бывает весело).

К слову «власть» рисует кусок ваты — это большое и мягкое, как кусок ваты, и такое далекое, далекое. К слову «печаль» рисует елочку — это хорошее, доброе, зеленое, приятное (сама чаще бывает печальной).

Та же расплывчатость и в процессе классификации, не могла соблюсти единый принцип: иногда собирала картинки по логическим категориям (выбирала всех животных, все растения, к растениям положила картинку «глобус» — это земля и на ней растения), а также по ситуационным признакам, так, ребенка положила вместе с карандашом, поскольку ребенок может играть с карандашом и т. п.

Сильно затруднялась в заданиях на исследование логического мышления, заявляла, что она понимает, чувствует, а сказать не может, или говорила, что она говорит одно, а думает другое. От комментирования пословиц и метафор отказалась, хотя смысл их понимала, могла только правильно отнести готовые объяснения к некоторым метафорам.

Ответы ее на вопросы односложны: когда сравнивала предметы между собой, то говорила только об одном члене сравнения, например, на вопрос, чем непохожи доска и стекло, ответила: стекло прозрачное; дерево и бревно — дерево растет; сходство лодки и моста так определила: «Имеют какое-то отношение к воде…»

Наблюдение VI. Мальчик 15 лет (ученик 8-го класса).

Раннее развитие ускоренное: в 2 года хорошо говорил; в 4 года научился читать, поражал своей памятью, много читал, звали «ходячая энциклопедия».  Школы и систематических занятий не любил. Повышенно самолюбив. С каждым годом становился все более застенчивым и вялым. Мало выходил на улицу. Находился в постели до 2-3 часов дня. Сензитивен. Впечатлителен. Раздражителен. Груб. При поступлении в больницу заявил, что ему нужен правильный режим, чтобы его дух воспрянул, мысль бы работала без препятствий; ничем внешним не занимается, живет своими идеями, очень много говорит.

Придя на эксперимент, заявил, что мысли его витают и ему трудно их собрать. В процессе занятий сказал, что у него два «я»; одно действует, а другое анализирует. Все вербальные задания выполнял чрезвычайно многословно, выражался вычурно, например, на вопрос: что такое правда? — так ответил: «Это открытая со всех сторон истина, как определительность определенных действий, которые можно выделить и назвать правдой». Метафору «каменное сердце» так определил: «Это сердце, недоступное воздействию чувств, а покоящееся на одной страсти».

Часто вопрос понимался непросто, в нем подразумевалось какое-то особое значение, например, надо было сравнить две пословицы, в которых попадаются одинаковые слова, но между которыми нет никакой связи: «Хоть видит око, да зуб неймет» и «Око за око, зуб за зуб»; долго колебался установить в них связи и так рассуждал: «С одной стороны, они одинаковы, так как ты покоряешься силе, но если бы не было силы в противодействии, ты бы охотно выполнил, но с другой стороны, они противоположны; тут ответ в виде силы… с одной стороны, эта реакция, с другой — это противодействие».

Такого формального характера и все его рассуждения по поводу пословиц. В связи с таким формальным характером его мышления, когда непосредственный смысл большей частью терялся из-за непроизвольно всплывших ассоциаций, он только небольшое количество пословиц мог понять правильно.

Все вербальные задания выполнял чрезвычайно охотно, говорил легко и отрицательно относился к заданиям конкретно-наглядного характера — описанию картин, сложению кубиков. Все задания на исследование практической ориентировки и связанные с действием (комбинирование) его значительно затрудняли, и он быстро от них отказывался.

Этот разрыв конкретного и отвлеченного делает его мышление выхолощенным, непоследовательным, чисто формальным. Психика его не гибкая, внимание его нераспределенного типа, суженное по объему, мало устойчивое. Хорошо сохранена память; на эксперименте легко запоминал вербальный материал, проявил большой запас различных сведений (больше отвлеченного характера).

Читал много по философии и во время разговора о философии задал вопрос, почему его мысли, глубоко оригинальные, не ценятся, как мысли Локка, Декарта, Толстого… «ведь он хочет понять корень всех вещей».

Ассоциативный процесс его заторможенный, большие задержки выявлялись вследствие рассуждений, по какому направлению мысли идти в отыскивании нужной реакции. Охотнее говорил, чем отвечал на заданные вопросы.

Сказал, что он чувствует себя очень несчастным, так как у него колоссальные претензии, которые он не выполнил, а выполнить он их не может, потому что у него нет воли, и сравнивал себя с Обломовым. Вскользь заявил, что его мозг отмирает, как гангренозный орган.

Диагноз на конференции: вяло текущий шизофренический процесс с аутизмом, разорванность мышления с отсутствием продуктивности и целенаправленности в интеллектуальной работе.

Своеобразие шизофренического слабоумия в этом случае состоит в том, что прежний запас остается относительно сохранным, нет расстройства памяти, и в то же время больной интеллектуально непродуктивен и бездеятелен, эмоционально опустошен.

Шизофрения с заключениями психолога — Стр 4

Шизофренные проявления в подростковом возрасте.

Врачам-психиатрам, работающим с детьми, приходится сталкиваться с болезненными проявлениями у подростков, которые при поверхностном наблюдении за ними могли быть приняты за шизофрению.

При шизофрении страдает вся личность больного, также и при наступлении подросткового возраста центральным вопросом у подростков является вопрос о собственной личности; внутренний мир, мало привлекавший ребенка, для подростка приобретает особую ценность, у него возникает потребность разобраться в особенностях своей личности, оценить свои возможности.

В психиатрической литературе отмечается, что и у здоровых подростков в пубертатном периоде иногда наблюдаются особенности характера, напоминающие шизофренные проявления: наклонность к излишнему самоанализу, резонерству, манерности, дурашливости (проф. Г. Е. Сухарева).

Задача психолога заключается в тщательном исследовании личности и мышления таких подростков для отдифференцирования выявленных у них особенностей от особенностей, характерных для больных шизофренией.

Нужно вспомнить, что подростковый возраст характеризуется подъемом жизнедеятельности организма; все в организме подростка находится в движении, в изменении. Вся эта перестройка и ведет подростка к особому переживанию своей личности, своих возможностей; у него появляются новые потребности, он ставит себе новые задачи.

Эмоциональные переживания подростка, связанные со становлением его личности, характеризуются непостоянством, быстротой чередования противоположных настроений. Переживание этой дисгармонии сопровождается иногда повышенной раздражительностью; наблюдается быстрый подъем или упадок самочувствия, повышенная утомляемость, снижение работоспособности, подростки становятся особенно чуткими к оценке своей личности и болезненно переживают всякие неудачи.

Если подросток воспитывается в правильных социально-бытовых условиях, если окружающие чутко относятся к его состоянию, то все эти бурные переживания легко гармонизируются; если подросток вовлечен в общественную жизнь, если он продуктивно учится и живет полной и интересной жизнью, тогда он мало сосредоточивается на своей личности, он только, может быть, острее переживает полноту ее содержания.

Но при наличии неблагоприятной среды, при непонимании состояния подростка и бестактном отношении к нему в это время, при конфликтных социально-бытовых условиях и семейном разладе у подростка в состоянии бурной перестройки его организма могут наблюдаться патологические реакции.

В связи с тем, что в этот период большое внимание подростка бывает сосредоточено на переживаниях своей личности и своих возможностей, эти личностные переживания могут сделаться источником болезненных состояний.

Иногда подростки, особенно девочки, очень тяжело переживают некрасивость своего лица. Это переживание надолго может застрять в психике как тяжелый, неподвижный комплекс. Так, девочка, 16 лет, И. В. поступила в больницу с диагнозом шизофрении (инициальная фаза).

У матери была тяжелая беременность, длительные роды. Девочка получила травму в возрасте 2 лет. Раннее развитие нормальное. По характеру всегда была веселой, живой, общительной, училась отлично; настроение всегда было ровным, спокойным. Семья девочки малокультурная, с ограниченными интересами: хорошо покушать, хорошо одеться. Девочка была мечтательна, увлекалась героикой Лермонтова, особенно любила его «Мцыри». Заболела сразу: в день своего рождения, когда ей минуло 16 лет, посмотрела на себя в зеркало и показалась себе безобразной. С этих пор стала целыми днями плакать; когда смотрела на себя в зеркало, говорила: «Так и разорвала бы себя на куски». Все окружающее стала воспринимать в мрачном свете, появились суицидальные мысли: «Она не знает, зачем жить, лучше умереть».

В больнице в течение первых 2 месяцев пребывания плакала; с окружающими не общалась, большей частью сидела одна, уставив глаза в одну точку. Матери на свиданиях говорила: «Я всех людей ненавижу, все веселые, всем хорошо живется, только мне одной плохо».

На психологическом обследовании она жаловалась на то, что ничего не понимает, что она глупая, однако это экспериментально не подтвердилось, интеллект ее оказался полноценным при невысоком общем развитии.

Мышление в понятиях доступно. На достаточном уровне процессы обобщения. Хорошо развита способность к анализу. Очень хорошая зрительная память. Внимание вполне устойчивое. В работе проявлялась медлительность, неуверенность и вместе с тем большая целеустремленность: всякое задание доводила до конца, преодолевая все трудности.

Эта девочка стеничная, по существу целенаправленная, но в настоящее время в состоянии астенизации и неуверенности в себе. Очень сензитивна, на глазах у нее часто появлялись слезы (когда говорили о ее состоянии и ее способностях).

Очень эгоцентричная, в настоящее время все у нее сконцентрировано на ее переживаниях. Она эйдетичка. Когда читает книгу, образно переживает всех действующих лиц. После просмотренной кинокартины вечером могла много раз вспоминать ее в эйдетических образах.

Она очень разочарована в своих возможностях и свое заболевание оценивает так: «Это не болезнь, и лечиться нечего «. Она считает, что больна от своего шестнадцатилетия и страдает от своей натуры, ей кажется, что она не интересная и глупая. Однако, несмотря на большую поглощенность своими внутренними переживаниями, эта девочка не оторвана от жизни, она приглядывается ко всему окружающему, обо всем имеет свое мнение и любит все критиковать.

Постепенно она стала чувствовать себя значительно лучше, стала меньше себя анализировать, стала больше стремиться к деятельности. После 4-месячного пребывания в больнице и лечения выписалась в хорошем состоянии. Через год приходила в больницу, похорошела, была нарядной; на вопрос, какой она теперь себе кажется, она ответила: «А я об этом теперь и не думаю». Еще через 2 года обследовавший ее психолог нашел девочку в хорошем состоянии, она учится в 10-м классе школы рабочей молодежи, была весела, разговорчива.

В данном случае — это подросток, в раннем детстве перенесший травму. По характеру девочка стеничная, эгоцентричная, любит мечтать. В день своего рождения, когда ей минуло 16 лет, она впервые задумалась о себе, о своих возможностях, свои мечты о себе она сравнивала с действительностью и разочаровалась. Особенно ей не нравилось ее круглое, румяное лицо.

Как эйдетичка она шла от конкретности, от оценки своей наружности, а к этому уже присоединилась мысль, что она глупая, неинтересная. Это переживание для нее как стеничной личности оказалось столь мучительным, что оно целиком заполнило жизнь, образовался неподвижный комплекс, который захватил все сознание, не пропуская никаких других переживаний.

Этот давящий ее комплекс сделал ее депрессивной, аутичной; она стала отдаляться от жизни, от людей. Когда комплекс был преодолен, депрессия и аутизм прекратились, девочка вернулась к жизни. Этот пубертатный сдвиг скользнул по ее личности, лишь задел ее, но совершенно не изменил. Подростки тяжело переживают свою школьную неуспеваемость, но иногда плохое учение у подростка связано с каким-либо особым увлечением. Подросток В. Л., ученик 7-го класса, хотел быть ученым-астрономом. Последний год он много времени уделял занятиям астрономией, посещал планетарий, состоял в кружке юных астрономов, прослушал курс лекций по астрономии при институте, делал выписки, компилировал; делал все организованно, систематически.

Уделяя много времени таким занятиям, он уже не мог готовить уроки и жаловался, что у него шум в голове. Он очень переживал свою школьную неуспеваемость, так как он очень самолюбив и всегда хочет быть выше других; но он ничего не мог с собой сделать, так как считал, что заболел «астрономическим алкоголизмом» .

Школьная неуспеваемость привела его к конфликту с родителями: он стал груб, раздражителен, непослушен. Для этого подростка занятия астрономией — все в жизни, без нее он не представляет себе будущего; по его мнению, те люди, которые не занимаются наукой, не должны жить. Занятия астрономией на этом этапе его жизни сделались для него сверхценным образованием, всецело овладели им и отводили его от жизни и ее интересов. У него возник конфликт со школой и родителями. Такое отношение к любимому занятию очень характерно именно для подросткового возраста.

На психологическом обследовании этого мальчика выяснилось, что его общее развитие и интеллект очень высокие. Мышление в понятиях ему доступно. На хорошем уровне процесс обобщения. Память структурно не нарушена, мог делать напряжение и усилие и запоминать, но сам акт запоминания затруднен. Внимание концентрировалось с трудом. Вся интеллектуальная работа для него значительно затруднена; во всяком новом задании ориентировался не сразу и только постепенно выполнял его более продуктивно.

Он рассказал экспериментатору, что он очень заинтересовался астрономией и очень много ею занимался, все дни проводил за чтением книг по астрономии и очень переутомился. В настоящее время у него состояние большой психической слабости. На эксперименте он с трудом выполнял те задания (например, комбинирование кубиков), которые вполне по его силам. Неудачи его раздражали, на глазах появлялись слезы, мальчик начинал говорить с раздражением, но такая реакция у всегда корректного мальчика была необычна. Его чрезвычайно печалило и раздражало его собственное бессилие в умственной работе. О своих переживаниях охотно беседовал.

Состояние мальчика было разобрано на конференции. Он был прислан с диагнозом шизофрении.

Основания для диагноза были таковы: в школе был отличник, а затем успеваемость начала снижаться; стал плохо относиться к родителям (сдвиги аффективной жизни), был склонен к навязчивым действиям. Все эти моменты говорят о процессе, однако диагноз шизофрении нужно отвергнуть.

Нарушение интеллектуальной работоспособности идет не по шизофреническому типу; в мышлении нет шизофренических симптомов. Отношение к родителям изменилось в связи с обидой на них, на их непонимание его состояния; он очень самолюбив, а родители его ущемляли, и он на них сердит.

Как личность он человек интеллектуального склада с элементами повышенной эффективности, он холодный, стеничный. На него нельзя действовать принуждением, необходимо убедить его в правоте своих требований, и тогда он не будет протестовать. Диагноз шизофрении не имеет достаточных оснований. Его состояние можно было объяснить как результат тяжело протекающего пубертатного криза.

Остановимся еще на одном примере пубертатных сдвигов в связи с большой мечтательностью и полной неудовлетворенностью своей жизнью в семье.

Девочка Т. Б., 14 лет, ученица 8-го класса. Поступила в больницу с диагнозом шизофрении и с жалобами: плаксивая, раздражительная, заявляет, что у нее нет родителей, она воспитывается в чужой семье. Начались затруднения в обучении.

Девочка критически относится к своим родителям, считает их малокультурными и даже стыдится их (отсюда заявление, что они ей неродные).

Она очень высокого мнения о себе, окружающая ее жизнь ее не удовлетворяет, она любит читать научно-фантастическую литературу, любит мечтать. Интересуется вопросами театра, мечтает быть артисткой; в школе выступала в театральных постановках, и ее хвалили; театр ее привлекает своей яркостью, красочностью, жизнь там кажется праздником.

Сама она всю жизнь играет. Например, когда ей поручают купить хлеба, она воображает, что играет роль девочки, которой поручено купить хлеб, и эта игра помогает ей исполнять скучную обязанность. Так она ведет себя дома, где все ей кажется некрасивым, вульгарным. Она любит декламировать произведения Лермонтова и Маяковского, и сама пишет стихи.

Учиться ей скучно, по литературе и истории она знает больше, чем ей преподают, а учительницу литературы критикует за ее некультурный язык, за то, что она мало знает и мало дает своим ученикам. Курс истории за 8 классов был ей весь знаком, так как она много читала и по истории. Она любит первые роли, она добилась того, чтобы ее выбрали комсоргом класса.

Но эта обязанность и стремление все время играть первые роли ее весьма истощают, иногда ей бывает очень скучно. Она любит только себя, любит себя слушать — как поет, декламирует. Ко всем окружающим у нее отношение критическое, она не знает даже, что такое любить людей, своих родителей, подруг. Она живет в постоянном напряжении, ей тяжело, ей бы хотелось быть ребенком, чтобы кто-нибудь ее ласкал, а с матерью у нее такие далекие отношения, что подойти к ней она не может, да и не хочет.

У нее бывали суицидальные мысли, так как ей тяжело бывает жить. Она заявила, что уже много испытала, она много читала, понимает театр, знает, как создается роль. Говоря об этом, она патетически восклицала: «Что же мне еще остается!» и прибавляла: «Я себя не убью, но я знаю, что я долго жить не буду, я скоро умру!»

Месяца 3 назад начала чувствовать утомление, во время которого могла не понимать, что читает. Стало все скучно, неинтересно, стало все раздражать, не могла продолжать обучение в школе, она даже стала думать, не поступить ли ей на работу в библиотеку, в какую-нибудь лабораторию. Ее очень обижало, что в школе не признавали этого ее утомления, а считали ее снижение в школьной работе ленью.

В больнице на психологическом исследовании выяснилось, что по своему общему развитию и интеллекту она выше своего возраста. У нее хорошая словесная и зрительная память, хорошо развито мышление в понятиях. Она хорошо классифицировала, возмущалась, что в группу живых существ рядом с птицами надо помещать человека. Речь культурная, правильная; ответы немногословны.

По Роршаху был конкретный определенный образ: кошачья морда, летучая мышь, лягушка. Хорошо комбинировала, всегда любила собирать предметы по конструктору, любила геометрию. При комбинировании применяла высокие методы работы, работала планово. В выполнении заданий проявилась рассеянность. Ассоциативный процесс быстрый, координированный.

С нею можно было говорить, как со взрослым человеком; она хорошо знает классическую и советскую литературу, о всех прочитанных книгах имеет определенное суждение. Девочка с преждевременным интеллектуальным развитием; жила все время интенсивной умственной жизнью, много читала, часто по ночам; увлекалась театром, стремилась быть выше всех, постоянно играла какую-нибудь роль. Все это ее очень утомило.

Сейчас — это реакция, переутомление. Отсюда вялость, раздражительность, недовольство всем окружающим, иногда суицидальные мысли. Причина этих мыслей: затруднение в обучении, невозможная для нее семейная жизнь, она уже давно не любит мать, обижается, когда мать на нее кричит по всяким пустякам, а отец совершенно безвольный, всецело под влиянием своей жены.

На конференции было отмечено, что переживания этой девочки очень сложные, что это переживания пубертатного возраста. В ее состоянии нужно отметить три особенности: 1) всю свою жизнь она жила больше фантазиями, чем реальностью; 2) она эгоцентрична, не любит никого, кроме себя; 3) у нее нет непосредственности, всю жизнь она рисуется, принимает различные позы, играет роли.

За постановку диагноза шизофрении здесь могло бы быть изменение отношения к родителям и нарушение работоспособности, подозрительна также вялость, апатичность, хотя нет раздражительности, гиперестетичности.

Однако от постановки диагноза шизофрении здесь надо воздержаться. Ведущий синдром у нее — синдром игры. Ее утомляемость за счет тяжело протекающего пубертатного криза. В связи со слабостью подростка у него все внимание сосредоточивается на себе и происходит отрыв от окружающего.

При однократной беседе в диспансере было легко ошибиться в диагнозе, и амбулаторные врачи посылали таких подростков в больницу с диагнозом шизофрении. Однако более продолжительное, глубокое обследование в клинике с тщательным психологическим исследованием мыслительных процессов и всей личности больной помогли провести тонкий дифференциальный диагноз и отвергнуть шизофрению.

В этих случаях имеется также изменение личности, как и при шизофрении, но это изменение другого характера; при шизофрении наблюдается качественное изменение личности, личность делается другой, а здесь количественное изменение потенций личности; личность оскудела, но, в сущности, она мало изменилась, ее легче поправить, излечить.

Выход из подростковых сдвигов иной, чем при шизофрении.

Психологический эксперимент помогал разобраться в особенностях подростковых переживаний; он мог констатировать отсутствие расстройств мыслительного процесса, характерных для шизофрении, психологический анализ помогал выявлению черт личности, характера, всего поведения подростка.

Обычно из больницы такие подростки выписывались в хорошем состоянии. Автор: М. П. Кононова (Руководство по психологическому исследованию психически больных детей школьного возраста (Из опыта работы психолога в детском психиатрическом стационаре).

— М.: Гос. изд-во медицинской литературы, 1963.С.81-127).