Москва 2013
Пейзажная символика романтической свободы (творчество А.С. Пушкина)
Пейзажная символика может через предметный или словесный образ донести глубокую жизненную идею, не выразимую отвлечено рассудочным методом; этим, вообщем-то, она разнится от аллегорической формы выражения..
Но у поэтов-романтиков все формы иносказания (притча, аллегория, олицетворение) и другие стилистические фигуры и тропы, основанные на сопряжении и переносе значений (сравнение, уподобление, метафора, параллелизм), получают некую многозначительность, углубленность, , так что получившая свое начало от классицизма строгая дифференциация этих форм, тропов и фигур становится не слишком существенной на фоне их общего символического звучания.
Поэту– романтического склада свойственна творческая воля к выходу за пределы окружающего его мира, стремление вдаль и ввысь – от враждебной действительности, вглубь – сквозь предметное существо мира. Преломившись в сознании поэта, действительный мир никогда не остается равен себе, он в каждой своей точке ценностно соотнесен с мысленно созерцаемым идеалом, с «краем иным» романтической утопии. Вместе с тем романтизм, открывший внутреннюю бесконечность, субъективную безграничность человеческого «Я», склонен угадывать во внешнем мире непрерывный ряд аналогий внутреннему «пространству» души, видеть в нем выявление, отражение и воплощение глубин индивидуальной жизни.
Если понимать под символикой образность, заключающую в своей смысловой перспективе указание, наведение, намек на некоторую сокровенную ценность, то поэтический мир Пушкина характеризуется символически расширенным горизонтом: непосредственно воспринимаемая реальность приобщена здесь к каким-то иным пластам жизни, она нередко служит внешним определением для более глубинных тем и переживаний.
Вольнолюбивая лирика Пушкина осмысливалась с давних пор: обстоятельно изучались биографическая основа его творчества, общественно-политические симпатии поэта, ведущие жанры поэта.
Опираясь на открытия ведущих пушкинистов, мы рассмотрим пейзажную символику романтической свободы в творчестве А.С. Пушкина.
В поэтике романтизма – как исторически конкретного литературного течения – нерасторжимы два пути символизации (эстетической теории соответствует взгляд на искусство как на символическую репрезентацию высшей истины (Ф. Шеллинг), как на «вечное символизирование» (Ф. Шлегель), а в художественной практике – особое «дальнодействие» и разомкнутость поэтического выражения.): отсылка от предметно-внешнего к душевно-внутреннему и от реально явленного к идеально-сущностному.
5 в Периодизация творчества А.С. Пушкина
... глазах поэта любовь не противоречит свободе.Яркий политический темперамент Пушкина проявился в злой сатире на Александра первого («Сказки. Noёl»).Этому периоду свойственно взаимодействие трех стилевых стихий – архаической, романтической ... не в духе «Садов» Делиля в переводе Воейкова. Это должно быть описание жизни народной, экзотического этноса и народных характеров, полных дикой силы и энергии. С ...
В обоих случаях символ являл собой, согласно авторитетному для романтиков определению, единство «конечного и бесконечного», и обе бесконечности – души и живого универсума – совпадали в каком-то своем ценностном и онтологическом пределе: «душа» растворялась в «природе», но и у «природы» оказывалась созвучная человеческой «душа». Однако для духовного портрета поэта-романтика существенно, какому из двух названных путей он отдает предпочтение.
«Философская мысль Пушкина о свободе с самого начала формирования символа не была лишена диалектики. Поэт осознавал, видел разные грани свободы, в том числе и негативные, опасные. Уже в первой «морской» элегии наметился образ, которому принадлежало в его творчестве будущее, – «обманчивых морей»: «Лети, корабль, неси меня к пределам дальним / По грозной прихоти обманчивых морей…» Эта «грозная прихоть» показана в идиллии «Земля и море», где появился образ «слепой пучины». В «Кавказском пленнике» поэт сказал о призрачной свободе: «И в край далекий полетел / С веселым призраком свободы». У него есть образ: «море адское клокочет». Поэт различал истинное и ложное в самой свободе; добро и зло – в ней самой, он осознавал ее двойственность»[1].
О постоянно ощущаемой Пушкиным диалектике понятия свободы говорят его политические стихотворения с откликами на греческое восстание («Дочери Карагеоргия», «Гречанка верная! не плачь, – он пал героем!», «Война») и другие стихотворения с темой свободы («Кинжал», «Наполеон»).
У Пушкина «свободы воин» может оказаться одновременно «преступником и героем»; у поэта есть выражение «безумства вольный глас»; кинжал, «свободы тайный страж», – «свершитель ты проклятий и надежд», «Как адский луч, как молния богов…».
Однако символика кинжала не закрепилась в творчестве Пушкина. Ограниченно использовав этот образ, поэт не сделал его романтической доминантой.
Несравненно более прочно сроднились его размышления о свободе с образом моря. В его семантике все заметнее проявляется идея своеволия. Морские пейзажи Пушкина-романтика чрезвычайно субъективны.
В период пребывания на Юге в лирике Пушкина выделился образ моря как многозначный, открытый художественным сознанием и интуицией поэта. С ним связано его первое значительное произведение – «Погасло дневное светило…» (1820); вслед за ним появился целый цикл «морских» элегий, их фрагментов, их спутников в других жанрах, несущих в себе элегический образ моря. Сюда относится шедевр «Редеет облаков летучая гряда…» (1820), стихотворения «Кто видел край, где роскошью природы…» (1821), «К Овидию» (1821), «Таврида» (1822), «К морю» (1824); «морской» элегичностью овеяны «Нереида» (1820), идиллия «Земля и море» (1821), «Узник» (1822), даже в «Песни о вещем Олеге» (1822) есть этот образ, также и в антологическим стихотворении – «Внемли, о Гелиос, серебряным луком звенящий…» (1823).
Пушкин был очарован морской стихией, и она сроднилась с его жаждой свободы и с размышлениями о ней.
Ведущее настроение пушкинских «морских» элегий – просветленное душевное состояние, иногда даже восторженное и счастливое. На смену «зелени» деревенских элегий Жуковского («рощи спят», «простершись на траве под ивой наклоненной» и т.д.) пришла «синева» «морских» элегий Пушкина.
Образ вожатого
Хороший вожатый — тот, у которого в отряде всегда хорошие дети (такое впечатление, что ему просто везет), мягкий, дружеский климат в коллективе. Его радует каждая предстоящая встреча с ребятами. Хороший вожатый всегда готов: играть с детьми, гулять, петь, выступать со сцены, сочинять, рисовать, шутить.., а главное — чутко реагировать на настроение ребят, на ситуацию в отряде, как шахматист ...
Лунно-звездный небесный свет элегий первого романтика только отчасти был воспроизведен его «учеником», обычно же взор последнего обращен к волнам, вобравшим в себя блеск солнца. У Пушкина море ассоциировано со свободой. В этом направлении развивается образ в его лирике.
Образ моря, повторяясь в поэзии Пушкина, все более обогащался, обрастал ассоциациями, метафорическими определениями и трансформировался в символ, чрезвычайно значимый для всего его творчества, его личности как поэта. Белинский сравнивал Пушкина с морем, вобравшим в себя ручейки и речки предшествующей ему литературы.
Исследователи отмечали, что прологом романтической лирики поэта является элегия:
Погасло дневное светило,
На море синее вечерний пал туман.
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.
Это была первая, 1820 года, «морская» элегия Пушкина, ведущая за собой длинный ряд стихотворений с образом моря, который завершится последней в своеобразном цикле элегией «К морю» (1824).
«Погасло дневное светило…» – первая творческая встреча поэта с морем, самое начало символизации, его исток. Объективный образ, космически масштабный образ моря-океана вместе с тем подвергнут романтической субъективизации. Море сблизилось с лирическим «я», они главные в стихотворении: «я» и море, ведущие как бы диалог (он говорит с ним, а оно в ответ шумит), они роднятся в своей внутренней сути – взволнованности: «Волнуйся подо мной, угрюмый океан»; «С волненьем и тоской туда стремлюся я…»; «Душа кипит и замирает». Слово волнение, повторяющееся как рефрен, однокоренное с волной, создает в стихотворении зрительно-музыкальный образ непрерывно набегающей, шумящей воды; все звуки слова волна озвучивают стихотворение, являясь сигналами-напоминаниями главного образа: дневное – вечерний – ветрило – волнуйся – волшебное – волнением – воспоминанием; и в рифмах: светило – ветрило, туман – океан; здесь же настойчивые повторы звука и: дневное – синее – вечерний – туман – волнуйся – океан – отдаленный – полуденной – упоенный – вновь и т.д. В звуках речи присутствует образ волны, это слово растворено в самом тексте, оно как бы все время повторяется: волна, волна, волна…; ритмический рисунок, асимметричный, содержащий неравномерное чередование четырехстопного и шестистопного ямба, высоких и низких волн потока, передал прихотливую изменчивость морской глади, а вместе – быстро пробегающие в сознании человека воспоминания, надежды, думы, мечты. Летит корабль по морским волнам, и «мечта… летает»; бежит волна, и бежит «элегический человек»: «Я вас бежал, отечески края; / Я вас бежал, питомцы наслаждений…» Так выявляется «родство» морской стихии и натуры автора. Зрительный образ самого моря приобретает психологическое содержание. Содержание становится протяженным.
Первоначальное романтическое восприятие моря – это видение бескрайней дали, широкого простора, дальних пределов, ощущение раскованности. С образом моря ассоциируется быстрое движение – «полет» кораблей («лети, корабль…»), их исчезновение в бесконечном просторе («В морской дали теряются суда…»).
ЛИТЕРАТУРНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ: ПИСАТЕЛИ И ПОЭТЫ
... поэта-пророка, не подчиняющегося никакой земной власти, наделённого силой безошибочного предвидения, которое выделяет его из среды обыкновенных людей; ü Прекрасны морские пейзажи Пушкина-романтика «К морю»). ... проникнуто духом политической борьбы и стремлением к свободе. ü Основные идеи творчества Фонвизина: ü критика ... представлением о страсти у Пушкина связаны образы пламени); ü "Песнь о вещем Олеге": ...
Душе поэта морской простор сулит большие, неведомые возможности обновления, освобождения от пут прежней жизни. Лирическое «я» первой «морской» элегии поэта, как давно отмечено пушкинистами, – «подобие Пленника из романтической поэмы»[2]. Пленник бежит на Кавказ за призраком свободы, и «лирический человек» – также: «Я вас бежал, отечески края…». В других стихах этого же времени лирический субъект прямо назван «младым изгнанником», «печальным странником». «Младой изгнанник» – пленник в морской стихии хочет найти ту свободу, которой ему не хватает.
Уже в этой элегии обнаруживается предвосхищение знаменитой пушкинской философской формулы: «На свете счастья нет, а есть покой и воля». В первой «морской» элегии он выстроил ценностный ряд: поэт сожалеет о том, что «жертвовал собой, покоем, славою, свободой и душой». Правда, в первой элегии мотив моря как символа свободы звучит приглушенно, он, скорее, в эмоциональном подтексте стихотворения.
Философский смысл морского пейзажа в рассматриваемой элегии – утверждение изначальности, природной предопределенности и мощи стремлений человека к свободе, она соответствует его натуре, будит, активизирует его духовные силы, безгранично расширяет скрытые способности.
Пушкин заявил о самоценности свободы, о счастье социально-психологического освобождения личности.
Социально-психологический аспект развития образа будет ясным, а символическое звучание моря окажется особенно громким в стихотворении «Узник» (1822).
Все стихотворение построено на народно-поэтическом параллелизме: темница и узник – символы неволи; птица, ветер, море – символы свободы:
Мы вольные птицы, пора, брат, пора!
Туда, где за тучей белеет гора,
Туда, где синеют морские края,
Туда, где гуляем лишь ветер… да я…
А.Ф. Лосев считал стихотворение показательным примером символа, так как главное в нем не самодовлеющая образность (не «фотографическая» передача тюрьмы, орла, горы и моря), а большая смысловая перспектива, «выражен мощный, хотя пока еще беспомощный порыв к свободе»[3]. Фольклорный источник художественного символа придает свободолюбивому стремлению народный, естественно-природный характер, а символика вольной птицы (у Пушкина она усиливается символикой моря) вводит стихотворение в русло поэзии гражданственного романтизма.
Возвращаясь к «морским» элегиям, остановимся на шедевре «Редеет облаков летучая гряда» (1820), в котором заметно обновляется семантика образа моря по сравнению с первой элегией. Пушкин усиливает живописное начало и идею внутренней свободы человека. Последовательно рисуется морской пейзаж: «дремлющий залив и черных скал вершины», «и сладостно шумят полуденные волны», «Там некогда в горах, сердечной думы полный, / Над морем я влачил задумчивую лень…» Элегия воспроизвела все то, что «для сердца мило», а им оказались «мирная страна» над морем, любовь и покой – «задумчивая лень» – в сердце «элегического человека»; передано ощущение счастья. Здесь снова предвосхищение философской максимы о покое и воле как замене счастья.
«Земля и море» (1821) концентрирует элементы предыдущих картин и бросает свет на будущую элегию «К морю»: «Мне моря сладкий шум милее» (ср.: «Шуми, шуми, послушное ветрило»; «и сладостно шумят полуденные волны»); «Тогда ленюсь я веселее» (ср.: «задумчивая лень» в предыдущей элегии).
Женский образ в лирике А.А. Ахматовой
... бродяга, И уплывала далеко в море, На темных, теплых волнах лежала. Когда возвращалась, маяк с ... звучит, как колокольчик. Серебряный век - это целое созвездие поэтов. Поэтов - музыкантов.Стихи “серебряного” века - это музыка слов. ... предназначавшаяся для чужих глаз. Мы, таким образом, заглядываем в чужую драму как бы ... нее эхо Черного моря. В своей первой поэме— «У самого моря», написанной в 1914 году ...
Снова апология моря и душевного покоя. Но главной в стихотворении оказывается ситуация «обманчивых морей»: то Зефир лелеет на волнах гордые корабли и челны, то море преображается:
Когда же волны по брегам
Ревут, кипят и пеной плещут,
И гром гремит по небесам,
И молнии во мраке блещут –
Я удаляюсь от морей
В гостеприимные дубровы;
Земля мне кажется верней,
И жалок мне рыбак суровый;
Живет на утлом он челне,
Игралище слепой пучины,
А я в надежной тишине
Внимаю шум ручья долины.
Третья «морская» элегия – «Кто видел край, где роскошью природы», перекликающаяся с шедевром «Редеет облаков летучая гряда». Снова через всю элегию прошел влекущий, чарующий поэта образ того полуденного моря, о котором он вспоминал и раньше. Постоянные атрибуты моря и повторяющиеся здесь его признаки – «шум» и «блеск», как бы веселье: «весело шумят и блещут воды», «Я помню вод веселые струи / И тень, и шум…», «и моря блеск лазурный, / И ясные, как радость, небеса…».
Романтическая особенность восприятия морского пейзажа прежде всего в том, что оно существует не в действительности, сейчас увиденной человеком, а в его мечте-воспоминании, в его субъективном сознании. Вся картина эмоционально окрашена влюбленностью лирического «я»; «Скажите мне: кто видел край прелестный, / Где я любил, изгнанник неизвестный?» Эта «морская» элегия не меланхолической тональности, а восторженной. Сплетаются в сознании чувства и образы: любви, восторга, мирной страны, моря, душевного успокоения и счастья («Приду ли вновь под сладостные тени / Душой уснуть на лоне мирной лени?»).
Эволюция образа моря в лирике состоит в том, что оно все больше роднится с душой поэта, все глубже в его сердце входит, все сильнее объединяется с любовным чувством.
1823 год принес поэту разочарования и сомнения, вместившиеся в образ Демона. Однако проблема свободы остается для Пушкина генеральной. Как поэт, он ищет и осознает символику свободы и само понятие «символ свободы» вводит в свои стихи («Кто, волны, вас остановил…», «Завидую тебе, питомец моря смелый…», «Кораблю»).
Теперь образ моря – не «самодовлеющая действительность», а «принцип порождения какой-то действительности, создающий большую смысловую перспективу» (терминология А.Ф. Лосева).
Уже в первом из названных стихотворений психологический параллелизм подан таким образом, что объективное бытие и мир человеческой души отождествлены. Здесь отсутствует конкретно-живописный образ моря, хотя «бег могучий» волн может быть соотнесен только с ним. Конкретный образ раздваивается в антитезе: не могучий бег волн, не поток мятежный, а «пруд безмолвный и дремучий», «невольные воды» видит поэт. Штриховой рисунок изобразил стоячие воды, а рядом или над ними желанное: взыгравшие ветры и волны. Вырисовывается смысловая перспектива: волны моря в оковах – волны души («надежда, скорбь и радость») в оковах (в «дремотной лени») – бег жизни остановлен. Также и пожелание человека меньше всего адресовано конкретному морю, а главным образом собственной душе и самой жизни. Поэтому и понадобился символ:
Проблема свободы и ответственности человека
... дится” {Гароди Р. Грамматика свободы. М., 1952, с. 35). Для одних свобода — это символ, идеал; для других — ... и др.) Тем самым станет возможным и достижение свободы, свободного самоопределения воли нравственным законом, свободного выбора ... демократичности современного общества, его общекультурного развития. “Таким образом, основной вопрос времени сводится, по-видимому, к тому, возможен ...
Взыграйте, ветры, взройте воды,
Разрушьте гибельный оплот –
Промчись поверх невольных вод
Найденный Пушкиным символический образ – грозы над морем – получил художественное воплощение в следующем стихотворении «Завидую тебе, питомец моря смелый…». Символ обогащается, как бы разрастается в своей реальной основе. Теперь уже основу его составляют не только образы волн, моря и грозы. Сохраняя их, поэт присоединяет и другие многозначные изображения: «питомец моря смелый», «сень парусов» на кораблях, «небо дальнее». Все зарисовки получают смысловую протяженность: выявляется глубинная потребность человека, матроса в душе, не приемлющего спокойное, дремотное бытие, жаждущего «стихий других» и приветствующего «свободный океан». «Питомец моря» мечтает об океане. Символический смысл картины оказывается ведущим. Символика свободы вобрала в себя главные компоненты: образы моря, водной стихии, бури или грозы, кораблей с их парусами и человека – питомца моря, его друга и родственника. Найдено и перспективное поэтическое выражение – «свободный океан».
Свое завершение символ морского пейзажа получил в элегии «К морю» (1824), вобравшей в себя все найденное прежде: живописность образов, лирическую, субъективную проникновенность, философскую мысль о свободе.
Работая над символом, Пушкин отнюдь не отказывается от внешней выразительности образа, от картинности: он видит море: «Ты катишь волны голубые / И блещешь гордою красой»; «Твои скалы, твои заливы / И блеск, и тень, и говор волн»; «… не забуду / Твоей торжественной красы»; поэт его слышит и создает, как и раньше, звукообраз: «Как зов его в прощальный час, / Твой грустный шум, твой шум призывный / Услышал я в последний раз»; «Глухие звуки, бездны глас / И тишину в вечерний час…», и снова: «И долго, долго слышать буду / Твой гул в вечерние часы».
Художественная привлекательность образа не только в его символике, но и в его изобразительной силе, пластически-музыкальной красоте. Вместе с тем созданный поэтический образ приобретает философскую глубину, смысловую многозначность и протяженность.
Свобода, о которой мечтали романтики, и сам поэт в свое время был в их числе, – стихия, подобная морской. Пушкин думает о противоречиях этой стихии, прекрасной и опасной. Он вводит в элегию эстетические оценки, связанные с любимой романтиками категорией «высокого»: море очаровывает «гордой» и «торжественной» красой, своим блеском. Но свободолюбивая, своенравная пучина (вспоминается образ «слепой пучины» из идиллии.) страшна и грозит гибелью человеку из-за непостижимой изменчивости (то хранит парус рыбаря, то губит стаю кораблей).
Море живет своими «прихотями», чужой воле его не одолеть («Ты взыграл неодолимый»), оно играет людьми. Здесь море – воплощение романтической, могущественной, безграничной не просто свободы, но и опасного своеволия.
Свободная стихия навела поэта на мысль о судьбе: море-океан – судьба. Это уже новая семантика в символе. От идеи свободы Пушкин идет к идее судьбы.
Идея свободы в философском миросозерцании Пушкина была господствующей. Он утверждал ее всегда и со всем пылом творческой натуры. Свобода виделась ему как бы в онтологическом ракурсе: «свободный океан» – основа бытия природы и вместе – человеческой души. Поэтому обращение человека к истокам бытия означает его освобождение. В то же время свобода – понятие социальное.
Метод кататимного переживания образов (символдрама) Х.Лейнера
... Пациенту предоставляется возможность осуществить его желания, дается свобода следовать спонтанным импульсам. Тем самым пациенту дается ... в том, что по отношению к его "символам возможны иные операции". По ходу терапии создается сценарий ... состояние базального расслабления. - единственное побуждение к представлению образов (имагиниция). достижение состояния расслабленности можно осуществить путем ...
В сфере антропологии в творчестве Пушкина выступает идея самоценности свободы для человеческой личности, она – условие нормального функционирования его организма, его души, она замена счастья.
Идея свободы приходила в соприкосновение с размышлениями о творчестве, и Пушкин солидаризировался с романтиками в понимании ее необходимости для поэта.
Для философского миросозерцания Пушкина весьма существенно эстетическое восприятие действительности: синтез философии и эстетики. Свобода из абстрактной категории превращалась в зримую, слышимую, осязаемую конкретность, практически-духовную реальность, она воплощалась в художественные образы, главным из которых оказался символ моря. Эстетическое обаяние его – и в живописности, в гордой красоте, музыкальной выразительности, и в широком просторе переосмысления психологически-философского толкования, в смысловых переливах, рождающих богатый содержанием символ.
Богатство символа раскрывается в многообразии ассоциаций, вызываемых морем. Но больше всех «сроднился» с морем сам русский поэт. Образ моря начиная с романтического периода 1820-х годов сопутствует его творчеству и настолько в нем укореняется, что начинает символизировать и само его творчество.
Список используемой литературы: