Министерство образования Российской Федерации
Государственный университет управления
Кафедра культурологии
РЕФЕРАТ
По дисциплине «Культурология»
На тему «Современные трактовки смерти»
Выполнила: студентка ИСУ 3-1в/о
Кирсанова А.Н.
Проверила: Шахматова Е.В.
Москва 2004г.
Содержание
1. Введение
2. Что значит слово «Смерть»?
2.1. Смерть глазами некоторых мировых религий
2.1.1. Христианство.
2.1.2. Буддизм.
2.1.3. Ислам.
2.2. Смерть с научной точки зрения.
2.2.1. Философия.
2.2.2. Психология.
2.2.3. Биология.
2.2.4. Физика.
2.2.5. Эстетика.
2.2.6. Этика.
3. Заключение.
4. Список использованной литературы
|
Смерть есть тайна, жизнь – загадка: Где ж решение? Цель? Конец? Впереди – исчезновение Или бессмертия венец? Апполон Майков |
1. Введение
Этот мир с давних пор считался временным, преходящим. Тысячи богословов и философов проповедовали, что вечную жизнь и блаженство можно найти только после смерти. Но одно упоминание о смерти отзывается в нас благоговейным ужасом. Что же такое смерть — просто прекращение жизнедеятельности? Возможно, мы частично несправедливы к смерти и смотрим на нее предвзято. Смерть — это такая же тайна и чудо, как и жизнь.
Попробуем же отрешиться от стереотипов и побеседовать со смертью — впрочем, не переходя на «ты». Существует целая наука, изучающая смерть — танатология. Но танатологи рассматривают смерть в основном с точки зрения биологии и медицины. В то время как смерть является более полным и системным явлением.
Каждый год в мире умирает от 50 до 55 миллионов человек. По данным ООН, в развитых странах ежегодно умирают насильственной смертью 750 тысяч человек (включая дорожно-транспортные происшествия), 130 тысяч кончают жизнь самоубийством, и еще около 10 миллионов становятся жертвами различных заболеваний. Та же ООН определяет смерть как «полное прекращение всех жизненных функций организма».
2. Что значит слово «Смерть»?
Оксфордский академический словарь лаконично определяет: «Смерть — это конец жизни».
А в «Толковом словаре живаго великорусского языка» Владимира Даля (1882 г.) мы находим такое определение смерти: «Смерть ж. (мереть), смертушка, смередушка… конец земной жизни, кончина, разлучение души с телом, умирание, состояние отжившего. Смерть человека, конец плотской жизни, воскресенье, переход к вечной, к духовной жизни…».
2.1. Смерть глазами некоторых мировых религий:
2.1.1. Смерть с точки зрения Христианства.
Первой смертью человека на земле, по Библии, стала гибель Авеля, убитого родным братом Каином. Как же появилась на земле смерть?
«Бог сотворил человека нетленным; он сотворил его по образу своей собственной природы», но «через зависть дьявола смерть вошла в мир: и испытывают ее принадлежащие уделу его». До совершения грехопадения Адам и Ева были бессмертны. Бог, предостерегая их от вкушения плодов с одного из деревьев, сказал: «Не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть». Однако запрет был нарушен, Бог проклял людей и завершил свой монолог такими словами: «…в поте лица своего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься» .
В православной богословской энциклопедии архимандрита Никифора (1891 г.) говорится: «Смерть бывает телесная и духовная. Телесная смерть состоит в том, что тело лишается души, а духовная в том, что душа лишается благодати Божией…»
«Кроме мучений и власти ада, еще нечто смущает нас в смерти: это невыясненность той нашей жизни. С моментом телесной смерти для души перерыва не будет: душа, как жила до последней минуты земной жизни, так и будет продолжать жить до страшного суда. …В Православии нет смерти, ибо смерть лишь узкая межа между жизнью здесь и смертью в будущем веке, смерть есть лишь временное разлучение души и тела. Нет смерти ни для кого, ибо Христос воскрес для всех» — писал в «Молитве за усопших» архимандрит Киприан.
2.2.7. Смерть с точки зрения Буддизма.
Будда, главной целью учения которого является освобождение от страданий, рассматривает смерть как оптимальный финал жизни:
Мгновенно, мгновенно все составленное;
Жизнь в нем повита смертью;
Все разрушается, созидаясь;
Блаженны притекшие к месту покоя…
Смерть не просто естественна, она желанна. Познающий истину должен, по учению Будды, подавлять в себе любые чувственные ощущения. Вот почему смерть — необходимая ступень к идеалу.
Однако смерть еще не гарантирует достижения Абсолюта. После смерти человека могут ожидать три варианта судьбы: реинкарнация (или переселение души), попадание в ад (до вселения в новое тело), и уход в нирвану. Стремиться же человек должен к тому, чтобы прервать цепь переселений и уйти в нирвану, слиться с Богом-творцом.
2.1.3. Смерть с точки зрения Ислама.
Ислам также утверждает, что физическая кончина человека не является итогом его существования. Смерть лишь переводит душу и тело в иные ипостаси. Между смертью и Судным днем, когда Аллах будет окончательно решать судьбы всех людей, существует промежуточное состояние «барзах». В этом промежутке тела все еще обладают способностью чувствовать, а души попадают либо на небеса, либо в колодец Барахут (души неверных).
Когда Аллах решит, что настало время для последнего суда, то все мертвые будут воскрешены. Праведники обретут вечное блаженство в раю. Возраст попавших в рай, согласно преданию, будет един для всех — 33 года. Отступники же попадут в ад, и, разумеется, их ждет совершенно иная судьба.
2.3. Смерть с научной точки зрения.
2.2.1. Смерть с точки зрения философии.
«Бояться смерти — это не что иное, как приписывать себе мудрость, которой не обладаешь… Ведь никто не знает, что такое такое смерть, ни даже того, есть ли она для человека величайшее из благ, между тем ее боятся, словно знают наверное, что она — величайшее из зол…» говорил Платон.
Эпикур рассуждал о смерти так: «Приучай себя к мысли, что смерть не имеет к нам никакого отношения… Все хорошее и дурное заключается в ощущении, а смерть есть лишение ощущения. Поэтому, правильное знание того, что смерть не имеет к нам никакого отношения, делает смертность жизни усладительной. …Когда мы существуем, смерть еще не присутствует, а когда смерть присутствует, тогда мы не существуем. Таким образом, смерть не имеет отношения ни к живущим, ни к умершим, так как для одних она не существует, а другие уже не существуют».
Лукреций вопрошает: «Почему ты не уходишь из жизни, как пресыщенный сотрапезник? Почему ты стремишься продлить то, что погибнет?..»
«Кто сказал, что умирать страшно? Разве кто-то возвратился оттуда? Почему же ты боишься того, о чем не знаешь? Не лучше ли понять намеки Неба? Заметь: в этой жизни мы все время болеем — то этой болезнью, то другой… Так бывает лишь с теми, кто живет не у себя. Почему же тебе страшно возвращаться из гостей домой?» — это Сенека.
А.Я.Гуревич отмечает: «Смерть, по представлениям средневековых людей, не была завершением, полным концом человеческого существования… Важно иное: связь между людьми смертью не прерывается. Мертвые сохраняют заинтересованность в мире живых, посещают его с тем, чтобы уладить свои дела или улучшить свое положение на том свете».
По сути дела, человек смертен не для себя, а для постороннего наблюдателя. И здесь правильнее будет рассмотреть
2.2.2. Смерть с точки зрения психологии.
С развитием большого количества школ и течений в психологии осложнялась единая трактовка понятия смерти. К тому же, оказалось, что смерть не так сложна, как о ней говорили, — она гораздо сложнее.
Зигмунд Фрейд, пытаясь разобраться с влечениями человека, разделил их на «либидо», или «влечение к жизни» и «мортидо», или «влечение к смерти». По Фрейду, влечение к смерти — это присущие индивиду бессознательные тенденции к саморазрушению и возвращению в неорганическое состояние. Однако наше подсознание не способно вообразить реальный конец собственной жизни, и, если эта жизнь должна окончиться, то конец ее связывается с вмешательством злых сил извне. Другими словами, немыслима смерть от естественных причин или от старости, мы можем оказаться только убитыми. Поэтому смерть часто ассоциируется с пугающим действием, чьим-то злым влиянием.
По мнению известного психоаналитика Э.Фромма, избавление от страха перед смертью равносильно избавлению от собственного разума. К тому же человек способен воспринимать не только прямую угрозу жизни, но и косвенную, выраженную в любой доступной форме. Услышав слова «Здесь повышена радиация» или «У меня бомба», человек испытывает панический ужас, хотя его сенсорная система не сигнализирует об опасности.
Американский врач Р.Моуди, исследовавший состояние клинической смерти, указывает на умиротворяющее воздействие опыта умирания. «Многие говорили, что после того, что произошло, они чувствуют, что их жизнь стала глубже и содержательнее…»
Среди прочих психологических аспектов восприятия смерти нельзя не отметить и такой: свидетели смертельных происшествий часто бывают потрясены гораздо больше, чем сами подвергшиеся смертельной опасности.
2.2.3. Смерть с точки зрения биологии.
Формулировка биологов далека от поэзии: «…прекращение жизнедеятельности организма и гибель индивидуума как обособленной живой системы, сопровождающаяся разложением белков…» и т.д. Смерть особи обычно сопровождается образованием трупа. Смерть бывает естественная (в результате последовательно развивающегося угасания жизненных сил) и преждевременная (вызванная болезненными состояниями или поражением жизненно важных органов).
Формулировки лишены поэтической вдохновенности — элегической грусти или экспрессивного метафоризма. В биологии смерть вульгарно трактуется как «прекращение жизнедеятельности организма и вследствие этого — гибель индивидуума как обособленной живой системы, сопровождающаяся разложением белков и др. биополимеров, являющихся основным материальным субстратом жизни…»
Некоторые биологи выделяют понятие частичной смерти, то есть смерти группы клеток или целого органа (некроз).
У одноклеточных организмов — простейших — естественная смерть особи проявляется в форме деления, поскольку оно связано с прекращением существования данной особи и возникновением вместо нее двух новых. Смерть особи обычно сопровождается образованием трупа. В зависимости от причин, обусловливающих наступление смерти, у высших животных и человека различают: смерть естественную (физиологическую), наступающую в результате длительного, последовательно развивающегося угасания основных жизненных отправлений организма, и смерть преждевременную (патологическую), вызываемую болезненными состояниями организма, поражениями жизненно важных органов (мозга, сердца, легких, печени и др.).
Преждевременная смерть может быть скоропостижной, т.е. наступить в течение нескольких минут и даже секунд (например, при инфаркте).
Смерть теплокровных животных и человека связана с прекращением прежде всего дыхания и кровообращения. Поэтому различают два основных этапа смерти: клиническую смерть и следующую за ней биологическую смерть, или истинную. По истечении периода клинической смерти, когда еще возможно полноценное восстановление жизненных функций, наступает биологическая смерть — необратимое прекращение физиологических процессов в клетках и тканях.
Пытаясь разгадать природу смерти, З.Фрейд в работе «По ту сторону принципа удовольствия» соединяет психоанализ с рассмотрением результатов биологических исследований своего времени. Он не скрывает того, что человеку хочется найти утешение в биологической предопределенности смерти, не зависящей от него самого: «Если уж суждено самому умереть и потерять перед тем своих любимых, то все же хочется скорее подчиниться неумолимому закону природы, величественной необходимости, чем случайности, которая могла бы быть избегнута».
«Мы будем удивлены, — говорит далее Фрейд, — узнав, как расходятся биологи в вопросе о естественной смерти и что у них понятие о смерти вообще остается неуловимым».
Сегодня естествознание начинает понимать, что невозможно установить механизм жизни и смерти органической материи, используя лишь идеи финитизма (финитизм — представление, что бытие можно описать с помощью конечного числа неразложимых далее элементов)или один-два уровня исследования. Заманчиво, например, взять и исследовать организм человека прежде всего как химический реактор. Ан нет. Даже с этой точки зрения мы столкнемся с множеством вещей, необъяснимых в избранной системе отсчета. Скажем, знаменитый «химический маятник» — обратимые реакции, открытые Белоусовым-Жаботинским. Если они возможны, почему невозможна «обратная» работа химического реактора по имени «человек»?
Современный немецкий философ Э.Хикель по поводу ограниченности одноуровневого, одностороннего биофизического познания нашего бытия пишет: «Жизнь на земле и все живое примечательны способностью к размножению. Завораживающим оказывается то обстоятельство, что при таком размножении определенную роль в ядре клетки играют химические молекулы и что эта роль может быть выяснена. В этом состоянии завороженности забывают, что исследуемые химические ДНК-«кирпичики» никоим образом не являются всем тем, что образует живой организм: характер репликации ДНК в процессах размножения и роста организмов зависит от взаимодействия этой ДНК с бесчисленными другими факторами и составными частями в ядре клетки; ядро же, в свою очередь, состоит во взаимодействии с окружающей его средой клетки, на которую влияют другие клетки, ткани и которая сама, опять же, оказывает на них влияние; и эти части организма находятся во взаимосвязи с целым и даже с окружающей его средой и многообразными влияниями, причем не только вещественной природы».
По сути дела, проблема причинности смерти сводится к вопросу, который мучил Фрейда: является ли смерть живого организма запрограммированной в генах или это результат сбоя, ошибок в деятельности организма, приводящих клетки к старению и гибели? На этот вопрос нынешнее естествознание, кажется, нашло ответ. Американский биолог Леонард Хайфлик обнаружил предел деления человеческих клеток — 50 (плюс-минус 10) раз. Последующая гибель клетки неизбежна, на какие бы ухищрения мы ни шли. Клетку можно заморозить, а затем вернуть в обычное состояние — и она точно «припомнит», сколько раз она уже делилась. Алексей Оловников из Института химической физики РАН открыл и «счетчик» клеточного деления — причину старения и гибели клетки. Оказывается, при каждом удвоении (размножении) клетки молекулы ДНК становятся чуть короче. Когда укорочение доходит до гена, кодирующего жизненно важную информацию, клетка погибает. Процессу укорочения, названному Оловниковым маргинотомией, ученый дает следующее объяснение: «Дочернюю цепь ДНК строит, перемещаясь по матричной цепи, фермент ДНК-полимераза. Узнающий и каталитический центры у него пространственно разделены. Когда первый — как локомотив — доходит до конца матрицы, второй — как последний вагон поезда — останавливается довольно далеко и конец цепи не копирует. А если узнающий центр находится сзади, то по этой же причине не скопируется начало цепи. Вот длина поезда — расстояние между центрами — и определяет, насколько копируется дочерняя цепь. Другой путь укорочения ДНК связан с тем, что синтез копии начинается с затравки — небольшого участка РНК. После синтеза затравка удаляется, и копия оказывается короче матрицы».
Для тех, кто не любит вникать в «технические» подробности, скажу проще: начальная длина и укорочение поезда (молекул ДНК) в процессе движения (жизни) запрограммированы (единственное исключение — половые клетки человека, в которых ДНК копирует полностью всю матрицу (за счет двух каталитических центров), благодаря чему эти клетки бессмертны).
Зачем и кем? Богом? Природой? Естественным отбором? Здесь мы упираемся в самую больную проблему современной практики исследования бытия — проблему совмещения религиозного (мистического) и научного, рационального познания мира. Именно здесь сходятся и расходятся точки зрения на феномен смерти и возможные модели загробного существования.
2.2.4. Смерть с точки зрения физики.
Собственно говоря, своим существованием человек нагло и демонстративно нарушает второй закон термодинамики. Согласно этому закону, все физические процессы в конечном итоге направлены в сторону энтропии (термодинамического равновесия), а ведь органическая жизнь возникла явно вопреки энтропийной направленности мира.
Попробуем вскипятить чайник и выключить газовую горелку. Через энное количество времени температура воды в чайнике сравняется с температурой воздуха. Это и есть грубая модель действия энтропии. Если нет энергетической подпитки извне, любое физическое тело (материя) стремится прийти в равновесие с окружающей средой, приблизиться к максимально хаотическому состоянию. В этом смысле цель бытия материи-энергии — максимально равномерное (и в тепловом, и в динамическом смысле) рассредоточение в пространстве. И вот в этой стройной логической схеме, «как незаконная комета в кругу расчисленных светил», обнаруживается органическая жизнь, стремящаяся противостоять энтропии, создающая антиэнтропийную модель бытия.
Внутри человеческого организма (как и у всех других видов органической материи) есть своего рода «газовая горелка», рассчитанная на определенный срок работы. Живой организм — упорядоченная структура, с помощью метаболизма (обмена веществ) противостоящая переходу в равновесие с окружающей средой. Впрочем, еще в 1955 году Эрвин Шредингер возражал против примитивного трактования метаболизма как основы жизни.
«…Представляется нелепостью, — писал он, — чтобы главным был именно обмен веществ. Любой атом азота, кислорода, серы и т.п. так же хорош, как любой другой атом того же элемента. Что же достигается их обменом? Одно время наше любопытство удовлетворялось утверждением, что мы питаемся энергией. В ресторанах некоторых стран вы могли бы найти карточки-меню, указывающие цену каждого блюда и содержание в нем энергии (калорий).
Нечего и говорить, что это нелепость, ибо во взрослом организме содержание энергии так же постоянно, как и содержание материи. Каждая калория, конечно, имеет ту же ценность, что и любая другая, поэтому нельзя понять, чему может помочь простой обмен калорий».
Что же тогда составляет драгоценное нечто, содержащееся в нашей пище, что предохраняет нас от смерти? На это легко ответить, считает Шредингер. «Каждый процесс, явление, событие (назовите его, как хотите), короче говоря, все, что происходит в Природе, означает увеличение энтропии в той части Вселенной, где это имеет место. Так и живой организм непрерывно увеличивает свою энтропию, или, иначе, производит положительную энтропию и, таким образом, приближается к опасному состоянию максимальной энтропии, представляющему собой смерть. Он может избежать этого состояния, то есть оставаться живым, только постоянно извлекая из окружающей его среды отрицательную энтропию, которая представляет собой нечто весьма положительное, как мы сейчас увидим. Отрицательная энтропия — это то, чем организм питается. Или, чтобы выразить это менее парадоксально, существенно в метаболизме то, что организму удается освобождаться от всей той энтропии, которую он вынужден производить, пока он жив».
Разъясняя механизм задержки перехода живого организма к термодинамическому равновесию (т.е. к смерти), неуклюжее выражение «отрицательная энтропия» Шредингер заменяет выражением «энтропия, взятая с отрицательным знаком», которая «есть сама по себе мера упорядоченности». Человеческий организм может противостоять смерти, лишь поддерживая себя на достаточно высоком уровне упорядоченности. Для этого ему нужно извлекать упорядоченность из окружающей среды, дабы компенсировать энтропийные процессы, идущие в клетках. Вот почему живой организм не может питаться химическими веществами в первозданном виде, то есть находящимися на низкой стадии упорядоченности. Нам для питания необходимо крайне хорошо упорядоченное состояние материи в более или менее сложных органических соединениях.
Следующий вопрос, который мы задаем себе, исходя из теории «отрицательной энтропии», таков: почему же мы все-таки умираем, несмотря на то, что можем отлично питаться «органической упорядоченностью»? Умирают даже миллионеры, которые могут поглощать «отрицательную энтропию» любого качества и количества.
Дело в том, что противостоянием энтропии в нашем организме заведует специальная программа, заложенная в наших генах. Программа эта рассчитана на определенный срок работы, после которого приводные ремни управления организмом рвутся, и тело начинает разрушаться по частям. (К вопросу о том, кто заложил в нас эту программу, мы еще вернемся.) Раньше ученые считали, что клетки человека могут делиться бесчисленное количество раз. Но Леонард Хайфлик обнаружил печальное для нас качество клеток — предел их деления. Таким образом, подтвердилась блестящая догадка Шредингера о сходстве между часовым механизмом и организмом. Это сходство, по словам физика, просто и исключительно сводится к тому, что в основе последнего лежит твердое тело — апериодический кристалл, образующий наследственное вещество, не подверженное воздействию беспорядочного теплового движения.
«Но, пожалуйста, не ставьте мне в вину, — кокетливо оправдывается Шредингер, — что я будто бы называю хромосомные нити «зубцами органической машины», по крайней мере, не делайте этого без ссылки на те глубокие физические теории, на которых основано сходство. Потому что действительно не нужно большого красноречия, чтобы напомнить основное различие между ними и оправдать для биологического случая эпитеты — новый и беспрецедентный.
Наиболее поразительными различиями являются, во-первых, своеобразное распределение «зубцов» в многоклеточном организме и, во-вторых, то, что отдельный зубец — не грубое человеческое изделие, а прекраснейший шедевр, когда-либо созданный по милости Господней квантовой механики».
2.2.5. Смерть с точки зрения эстетики.
Об удивительном эстетическом прочувствовании смерти говорят многие древние письменные источники, и среди них «Беседа разочарованного со своим духом» — египетский папирус, написанный около четырех тысяч лет назад. Это поразительная исповедь уставшего и отчаявшегося человека, пытающегося поэтическими образами убедить себя в благости смерти-утешительницы:
«Смерть стоит передо мной сегодня подобно выздоровлению, подобно выходу после болезни.
Смерть стоит передо мной сегодня подобно аромату мирры, подобно сидению под навесом в ветреный день.
Смерть стоит передо мной сегодня подобно аромату лотоса, подобно сидению на берегу опьянения.
Смерть стоит передо мной сегодня подобно удалению бури, подобно возвращению человека из похода к своему дому.
…Смерть стоит передо мной сегодня подобно тому, как желает человек увидеть свой дом после того, как он провел многие годы в заключении…»
Эдгар По когда-то заметил, что смерть молодой красивой женщины — лучшая тема для художественного произведения. Правда, он не был здесь первооткрывателем. Еще в средние века сокрушения о кончине прекрасного передавались прежде всего через образ погибшей женской красоты. Леонардо да Винчи писал с тоскою: «О время, истребитель вещей, и старость завистливая, ты разрушаешь все вещи и все вещи пожираешь твердыми зубами годов мало-помалу, медленной смертью. Елена, когда смотрелась в зеркало, видя досадные морщины своего лица, содеянные старостью, жалуется и думает наедине, зачем два раза была похищена». (Елена Прекрасная — дочь Зевса и Леды, из-за похищения которой началась Троянская война и чья красота стала нарицательной,)
В средневековье сквозь флер христианства явно проглядывал грубый материализм, который, по словам Й.Хейзинги, не мог смириться с мыслью о кончине чего-то прекрасного без того, чтобы не усомниться в красоте самой по себе.
С тех пор как изящная словесность стала достоянием «широких трудящихся масс» и по сей день почти все писатели с большим «кайфом» отправляют своих героев на тот свет. Да еще и названия дают соответствующие: «Смерть Ивана Ильича», «Смерть в Венеции», «Смерть Тарелкина», «Смерть коммивояжера», «Девушка и Смерть», «Приглашение на казнь» или просто «Смерть». Разумеется, я имею в виду произведения серьезные, мирового масштаба, ибо в детективах трупы громоздятся горами, но это ни на йоту не приближает нас ни к сердечному прочувствованию смерти, ни к рациональному ее постижению.
Как известно, диалектика смерти в искусстве передается через категорию трагического. О том, что эстетическая эмоция включает в себя как радость, так и скорбь, ужас, говаривал еще Юм. Без гибели нет катарсиса, очищения, — этот закон античной трагедии, как пола плаща над ребенком, навис над всей средневековой и современной литературой Запада и Востока (о Севере и Юге умолчу).
Гением смертельной литературы можно назвать Шекспира. Его герои не просто умирают или убивают других, но превращают это действие в великую эмпирическую философию, внутренне как бы наслаждаясь переходом от «быть» к «не быть».
Живописцы и графики тоже не обделили смерть своим вниманием. В средние века ей посвящали чуть ли не каждое третье произведение изобразительного искусства. Осмысление смерти происходило одновременно в возвышенном (экзистенциально-эсхатологическом) и в бытовом ключе. А для многих художников Ренессанса смерть — это чуть ли не праздник, пиршество красок и плоти (пусть и умирающей).
Даже распятого Христа умудрялись писать весьма жизнелюбивыми красками. Бытовое же осмысление смерти (например, в миниатюрах из книг типа «Искусство умирать») хотя и отличалось фамильярным отношением к курносой, но все же не теряло духовного, экзистенциального напряжения. Критический реализм XIX века перевел осмысление смерти в социальную плоскость. «Утро стрелецкой казни» Сурикова или «Казнь заговорщиков в России» и «Подавление индийского восстания» Верещагина — классический тому пример. Для живописцев-реалистов важно было не столько передать внутреннее состояние человека, сколько обличить несправедливое устроение мира. Средневековая эстетика не снижала образ смерти даже лубочно-бытовыми миниатюрами. А «высокий реализм» добился отчуждения человека от смерти, относясь к ней как к социальному акту и не более. Из генералов смерть была разжалована в унтер-офицеры и послана на Кавказ, в действующую армию.
Искусство XX века вернуло смерти ее эполеты. Но сделала это скорее литература, чем живопись. Правда, русская литература еще в XIX веке сумела преодолеть детскую болезнь социального критиканства, выйдя на «проклятые» вопросы бытия. Здесь русские писатели (прежде всего Достоевский и Толстой) почти на век опередили Европу (и остальной мир).
Что ни говори, но вся экзистенциальная литература нашего столетия — всего лишь зарево «Смерти Ивана Ильича» и «Братьев Карамазовых».
Искусство первым заговорило о смерти любого человека, даже самого ничтожного, как о гибели целого мира. Правда, мировая культура вторичная в осмыслении самого феномена смерти — она либо плетется за буддизмом, приравнивающим смерть к жизни (ибо смерть — это новое рождение), либо за каким-нибудь новейшим учением типа экзистенциализма, для которого жизнь и смерть абсолютно равны, поскольку одинаково абсурдны.
Если же подняться на более высокий уровень, отрешась от прагматической функции эстетического наслаждения при восприятии художественного описания смерти (уф-ф, еле выговорил!), то придется перейти на философские категории, как это сделал Л.Н. Гумилев в диалоге с А.Панченко «Чтобы свеча не погасла». По его мнению, «самое существенное то, что на планете Земля происходит не только накопление солнечного света путем фотосинтеза, но и творческие его преобразования в формы, устремленные к иррациональным понятиям: Истина и Красота». Правда, Л.Н. Гумилев избегает при этом говорить об одной из главнейших проблем теории познания, суть которой можно сформулировать так: существует ли эстетика, красота, истина и т.д. вне человеческого сознания — или все это умирает вместе с нами? Умирают диалоги Платона, законы ньютоновской механики, белеющие одиноко паруса «в тумане моря голубом», умирают «гении чистой красоты», пронзительно канареечные подсолнухи Ван Гога…
2.2.5. Смерть с точки зрения теософии.
Если говорить о раннем периоде теософии, трактуя ее как способ мистического богопознания, то отношение к смерти у Беме, Сведенборга, Парацельса, Этингера и других теософов целиком укладывалось в рамки их личного иррационального опыта, в изложении которого они, правда, нередко использовали элементы рациональной философии. Во всяком случае, все они воспринимали «потусторонние» явления как несомненную реальность. Сведенборг даже сочинил обширный труд «О небесах, о мире духов и об аде», где изложил свои мысли о точных соответствиях («корреспонденциях»), связующих явления этого и того света. Философия назвала это учение «грезами» (Кант), а церковь — «дьявольщиной», «искушением малых сих».
Второй период развития теософии связан с религиозно-мистическим учением русской писательницы Е.П. Блаватской, сложившимся под влиянием религиозно-философских концепций индуизма, брахманизма, буддизма, а также течений типа спиритизма.
Комментируя новейшую теософию, православный иеромонах Серафим Роуз отмечает, что она представляет собой смешение восточных и западных оккультных идей, подробно учит о воздушном царстве, которое ей представляется состоящим из ряда «астральных плоскостей» («астральный» означает «звездный», это причудливый термин, относящийся к «надземной» реальности).
Согласно одному изложению этого учения, «астральные» плоскости составляют место обитания всех сверхъестественных существ, место пребывания богов и демонов, пустоту, где обитают мыслеформы, область, обитаемую духами воздуха и других стихий, и различные небеса и ады с ангельскими и демонскими сонмами… Подготовленные люди считают, что они могут с помощью обрядов «подниматься на плоскости» и полностью знакомиться с этими областями.
Согласно этому учению, в «астральную плоскость» входят после смерти, и, как и в учении Сведенборга, нет внезапного изменения состояния, нет и суда; человек продолжает жить, как и прежде, но только вне тела, и начинает «проходить через все подплоскости астральной плоскости на своем пути к небесному миру». Каждая подплоскость все более утонченная и «обращенная внутрь», и прохождение через них, в отличие от страха и неуверенности, вызываемых христианскими «мытарствами», является временем удовольствия и радости: «Радость бытия на астральной плоскости так велика, что физическая жизнь в сравнении с ней вообще не кажется жизнью… Девять из десяти возвращаются в тело с большим нежеланием».
2.2.6. Смерть с точки зрения этики.
Для стабильности любого общественного образования требуется четкое обозначение нравственных критериев, относящихся к явлению человеческой смерти. Это (наряду с другими узловыми точками этической парадигмы) помогает держать общество в динамическом равновесии морали, не допуская выхода на поверхность агрессивных инстинктов, неконтролируемых массовых убийств и самоубийств. В ранних этических системах (ярче всего в античной мифологии, в индуизме и буддизме) смерть рассматривается как результат, связанный с моральной оценкой личности умершего, его отношениями с окружающими людьми и «высшими силами». (Недаром у древних греков богиня Мойра, первоначально только «хозяйка смерти», постепенно расширила свой патронаж на все важные моменты жизни человека.) Поэтому смерть ассоциируется либо с проявлением чьего-то злодеяния, либо со справедливым воздаянием за грехи, либо с актом мести (справедливой или несправедливой, это уже второй вопрос).
Однако античная философская традиция уже подошла к рассмотрению смерти как блага. Сократ, например, выступая перед судьями, приговорившими его к смертной казни, заявил: «…похоже в самом деле, что все это (приговор) произошло к моему благу, и быть этого не может, чтобы мы правильно понимали дело, полагая, что смерть есть зло».
В Древнем Китае философ Ян Чжу (440-360 гг. до н.э.) заострял внимание на том, что смерть являет собой символ социальной справедливости, ибо уравнивает всех людей: «При жизни существует различие — это различие между умными и глупыми, знатными и низкими. В смерти существует тождество — это тождество смрада и разложения, исчезновения и уничтожения… Умирают и десятилетний, и столетний; умирают и добродетельный, и мудрый; умирают и злой, и глупый».
Поскольку за обозримую историю цивилизации примерно 7-8 раз кардинально менялась парадигма мышления, то и нравственные аспекты отношения к смерти постоянно перестраивались и обновлялись. Обозначая эту тенденцию, современные исследователи пишут, что «с развитием человеческого самосознания смерть в силу духовного ее неприятия все чаще понимается не как конец личного бытия, а как момент радикального его изменения, за которым жизнь приобретает в таинстве смерти новую сущность и продолжается в иных формах: переселение в «страну мертвых», отделение бессмертной души от смертного тела и приобщение ее к бытию божественного универсума или переход к загробному личному существованию.
Вера в загробную жизнь в известной мере освобождает человека от страха смерти, замещая его страхом потусторонней кары, что является одним из побудительных факторов для моральной оценки поступков, различения добра и зла. Этим же, однако, задается основа и для снижения ценности посюсторонней жизни, понимаемой как состояние лишь предварительное, не достигающее в условиях земного бытия полноты и истинности.
Вместе с тем именно понятие смерти, осознание конечности и единственности человеческого личного бытия способствует прояснению нравственного смысла и ценности человеческой жизни. Сознание неповторимости каждого ее мгновения, неуничтожимости, а в ряде случаев и непоправимости совершенных проступков способно прояснить меру ответственности человека за свои дела. Понимание того, что смерть есть акт по своей материальной природе чисто физиологический, который затрагивает лишь человеческое тело и никак не затрагивает человеческих дел, приобретающих в своих результатах самостоятельное существование, обязывает измерять поведение, слова и поступки людей не только ограниченной и частной мерой сиюминутного интереса, но полной и окончательной мерой человеческой жизни и смерти. Эта специфическая сущность идеи смерти и определяет то, что любые попытки построить этическое учение помимо данной категории всякий раз разбиваются о факт человеческой обреченности на смерть, о сознание бессмысленности каких бы то ни было усилий, в перспективе которых всякий раз открывается неумолимое лицо нравственно не осмысленной и духовно не преодоленной смерти. В этом случае отрицание нравственной сущности смерти оказывается формой отрицания нравственной сущности жизни и может служить лишь основанием для полной безответственности поведения, исходящего из принципа «после нас хоть потоп». (Это не совсем верно. Проблема заключается в релятивизме понятий добра и зла, используемых в повседневном существовании человечества. Например, доставшаяся нам в наследство от пещерной жизни вражда племен и народностей до сих пор приводит к страшным последствиям. Размышляя о природе зла, Л.Морроу пишет: «Зло — всякий, кто не из твоего племени. Зло являет себя, отказывая другому в признании, что тот — тоже человек. Извращенная, но действенная логика: ассоциируя других со злом, легче оправдать любое зло против них. Человек может убить змею, не испытывая угрызений совести. Змея — злое существо, у нее злые намерения, это существо иного порядка. Точно так же «ариец» вправе убить еврея и создать целую программу уничтожения евреев. А белый человек в Миссисипи придет среди ночи, вытащит негра из дома и вздернет его.
Один из приемов зла — заставить людей мыслить категориями. Фанатики марксизма-ленинизма мыслили о «буржуазии» в контексте категорий — как о классе, а не о людях — ведь легче ликвидировать категорию, класс, расу, чужое племя. Фанатические приверженцы Мао в процессе «культурной революции» — поразительно безмозглое зло — уничтожили целое поколение китайской интеллигенции. «Красные кхмеры» Пол Пота отправляли на расстрел всех, кто говорил по-французски или носил очки, жертвами становились люди, руки которых выдавали принадлежность к умственному труду».)
Собственно говоря, этика смерти всегда была связана с идефикс религиозной концепции, господствующей в обществе (государстве, экумене, народности) на данный момент. Если государство отказывалось от покровительства религии и даже подвергало ее остракизму, многие элементы морально-религиозного осмысления смерти переходили в мирской быт — в виде похоронных обрядов, общепринятых обычаев и т.д. Понятие добра и зла в отношении к смерти сохраняется при этом достаточно долго (за исключением случаев массовых репрессий, массового геноцида и переселения народов — когда внезапно и в огромных масштабах разрушаются устоявшиеся уклады).
Сравнивая традиционное христианство и философию (тоже своего рода религию) Просвещения, родоначальницу западного рационализма, американский историк Крейн Бринтон говорит о неожиданно большом количестве параллелей между ними. Эти параллели убедительно изложены в труде Карла Беккера «Небесный град философов XVIII века». Основной тезис Беккера заключается в том, что вера Просвещения обладает столь же определенной эсхатологией, что и христианство. Она указывает на грядущий рай как на конечную цель наших земных мучений. Правда, небесный град XVIII века возникнет на земле. Но все же он — дело будущего, хотя бы и недалекого… Такое будущее не умещается в пределах нашей жизни. Верно и то, что люди будут наслаждаться им во плоти. Но вспомните, что воскресение и райское блаженство во плоти — неотъемлемая часть христианского учения. В конкретные детали этого рая входить не стоит. Может быть, просвещенческий рай носит характер более материальный, менее духовный, чем рай христианский. Но характерно для обеих религий исчезновение зла и тщетности. Душа — и тело! — блаженствуют и в том, и в другом раю. Многим христианам (самым духовно проницательным из них) все это может показаться какой-то карикатурой на их рай. Их рай — это неописуемый экстаз, а не просто отсутствие зла. Но каковы бы ни были их мистические цели, человеку от мира сего этот рай кажется подавлением, отменой всего, ради чего стоит жить. Для среднего же христианина рай — просто какое-то неопределенное блаженство, прекращение борьбы, удовлетворение желаний.
В обоих вероучениях конечный результат бытия определяется силой, более мощной, чем сила любого отдельного человека. Люди могут понимать замыслы этой силы, могут приспособляться к ним. Больше того, они должны это делать, если хотят попасть в рай. Изменить, однако, эти замыслы они не могут. Иными словами, обе религии — и христианская, и просвещенческая — основаны на предопределении. На практике они смягчают это предопределение для отдельного человека этикой борьбы за добро против зла, этикой, которая дает человеку по меньшей мере иллюзию личной свободы. Христианское понятие благодати находит свою параллель в лице философского разума, понятие искупления — в лице философского просвещения. Даже в таких областях, как организация и ритуал, параллели напрашиваются сами собой. Это особенно заметно в ранний период французской революции 1789 года, когда якобинские клубы, носители новой веры, начали весьма карикатурно подражать христианским обрядам. В те дни были созданы республиканские хоралы, шествия, праздники любви, катехизисы, даже «республиканское крестное знамение».
3. Заключение.
Отдел статистики Организации Объединенных Наций предлагает такое определение: «Смерть — это полное прекращение всех жизненных функций организма». Нужно, однако, отметить, что эту формулу ООН почти дословно позаимствовала из Британской энциклопедии (издание 1986 г.), где смерть определяется как «полное прекращение жизненных процессов».
Итак, с точки зрения науки смерть является благим явлением. Однако нам, простым людям, от этого ничуть не легче. Ведь мы мерим все на свой аршин, наша доморощенная обывательская психология не позволяет нам признать собственную смерть нужной и целесообразной. И даже если мы понимаем это, то внутри всегда шевелится червячок вопроса: «А почему именно я?»
Хотим мы себе в том признаваться или нет, но темы смерти, умирания и послесмертного существования предельно актуальны для каждого из живущих. Это справедливо хотя бы потому, что рано или поздно всем нам придется покинуть этот мир и отправиться за грань земного существования. Несмотря на активнейший интерес многих к этой важнейшей из интересующих людей проблем, все же доступная литература на русском языке, посвященная проблематике завершения земного пути, весьма фрагментарна и неполна. В первую очередь, это связано с тем, что сама по себе проблематика смерти очень многопланова и многоуровнева.
Большинству философов и мудрецов во все времена смерть представлялась наивеличайшей тайной бытия, под пологом которой оно как бы отрицает самое себя. Во все века, кроме разве что нашего, повсеместно функционировали самые разнообразные социально-культурные институты подготовки к смерти и отправления обрядов сопровождения умирающих в мир иной. Всегда и везде отношение к смерти, венчающей путь каждого из воплощенных на планете, было священным и возвышенным
Вряд ли можно обвинить древних, таким образом рассматривавших смерть, в отсутствии интереса к жизни. Напротив, глубокое понимание священного значения смерти придавало их земным заботам и утехам совершенно иное звучание. Жизнь для них была наполнена вкусом неповторимости и ароматом прекраснейшей мимолетности! Как это ни парадоксально звучит, но именно существование в текущем здесь-и-сейчас приближало их к переживанию Вечности. Мы все привычно забываем о неизбежности смерти. Правда, никому еще из доселе живших избегнуть ее не удалось. Но ведь в Евангелии сказано: «Не знаете ни дня, ни часа».
4.Список использованной литературы.
Радищев А. Н. О человеке, его смертности и бессмертии. Издательство Питер, Санкт-Петербург — Москва — Харьков — Минска, 2001
Сеспедес Г. Кто мыслит свою смерть. Фигуры Танатоса. Философский альманах. Пятый специальный выпуск. СПб., 1995
Суворова О.С. Проблема смысла смерти в научных исследованиях и ее отражение в индивидуальном сознании. Фигуры Танатоса. Философский альманах. Пятый специальный выпуск. СПб., 1995
Тихоплав Т.С., Тихоплав В.Ю. «Великий переход», ИТ «ВЕСЬ», 2001.
Хуземан Ф. Об образе и смысле смерти. М. Энигма, 1997.
Янкелевич В. Смерть. М., издательство литературного института им. А. М. Горького, 1999.
